— Пусть случившееся — я имею в виду поцелуй — останется нашим маленьким секретом. Мы никому не должны рассказывать об этом.
— Хорошо, — послушно сказал Тим.
Он снова превращался в ребенка, принимая свою роль со свойственными только ему трогательной покорностью и желанием угодить. Немного погодя он повернул голову и посмотрел на нее своими большими синими глазами с такой бесконечной любовью, что у Мэри перехватило дыхание и в душе поднялись гнев и раздражение. Тим абсолютно прав: это несправедливо, просто несправедливо.
— Мэри, вот ты говорила про папу, что он хочет спать под землей с мамой. Я понимаю, что ты имела в виду. Если бы ты умерла, я бы тоже хотел умереть. Мне бы больше не хотелось ходить и разговаривать, смеяться и плакать, честное слово. Я бы хотел спать рядом с тобой под землей. Я расстроюсь, если папа уйдет, но я понимаю, почему он хочет уйти.
Мэри положила ладонь ему на щеку.
— Понять другого человека всегда легче, если поставить себя на его место, правда? Папа нас зовет, слышишь? Как по-твоему, ты сможешь разговаривать с ним без слез?
Тим спокойно кивнул.
— О да. Не волнуйся за меня. Папа мне страшно нравится, он нравится мне больше всех на свете после тебя, но он вроде как принадлежит маме, правда? А я принадлежу тебе, и потому теперь я уже не так сильно переживаю. Ведь просто принадлежать — не грех, а, Мэри?
Она кивнула.
— Да, Тим, это не грех.
Голос Рона приближался. Мэри крикнула: «Мы здесь!» — и поднялась на ноги.
— Мэри?
— Да?
Тим по-прежнему сидел на земле и смотрел на нее снизу вверх с таким выражением, словно вдруг начал понимать что-то.
— Кажется, до меня дошло! Помнишь, сразу после маминой смерти ты приехала к нам домой, чтобы забрать меня?
— Да, конечно же, помню.
— Тогда Дони говорила тебе ужасные гадости, а я не понимал, почему она так злится. Я старался изо всех сил, но никак не мог взять в толк, почему она злится. Когда Дони орала на тебя, мне было страшно плохо, поскольку мне казалось, что она думает, будто мы сделали что-то ужасное. Теперь я понял! Она решила, что мы с тобой целуемся?
— Ну, что-то вроде того, Тим.
— О! — Он на мгновение задумался. — Тогда я тебе верю, Мэри, я верю, что нам нельзя целоваться. Я никогда раньше не видел Дони такой, и с тех пор она стала враждебно относиться к нам с папой. Через несколько недель она жутко поругалась с папой из-за того, что я езжу к тебе, и теперь никогда не приходит к нам в гости. Раз Дони так себя ведет, значит, это действительно грех. Но с чего она взяла, что ты позволяешь нам целоваться все время? Она плохо тебя знает, Мэри. Ты бы никогда не позволила нам поступать дурно.
