Вытащив руку из-под ладони Мэри, он прикрыл ею глаза и заплакал. Мэри беспомощно смотрела на него, с разрывающимся от жалости сердцем. Если бы она могла хоть как-то помочь! Как ужасно сидеть и видеть горе ближнего, не имея ни малейшей возможности облегчить страдания. Рон плакал долго, давясь судорожными рыданиями, которые, казалось, раздирали самую его душу, горькие и безысходные. Когда у него не осталось сил плакать, он вытер глаза и высморкался.
— Выпьете еще чашечку чая? — спросила Мэри.
На неуловимый миг на губах у него мелькнула улыбка, до боли похожая на улыбку Тима.
— Да, спасибо. — Он вздохнул. — Никогда не думал, что будет так тяжело, Мэри. Наверное, дело в моей старости, я не знаю. Никогда не думал, что со смертью Эс в душе образуется такая огромная пустота. Даже Тим теперь не имеет для меня такого значения, только она, только ее смерть. Все стало по-другому без моей старушки, вечно ворчавшей и бранившей меня за обыкновение торчать допоздна в «Сисайде», надуваясь пивом, как она выражалась. Мы прожили по-настоящему хорошую жизнь вместе, я и Эс. Вот в чем беда: с годами вы прирастаете друг к другу и под конец становитесь сродни паре старых башмаков, теплых и удобных. А потом вдруг раз — и все кончается! Такое ощущение, будто я потерял половину себя самого, навроде парня, у которого отняли руку или ногу, — ну, вы меня понимаете. Бедняга думает, что она никуда не делась, и испытывает жуткий шок, когда тянется почесать зудящее место и обнаруживает, что чесать-то нечего. Я все время думаю о вещах, которые надо сказать Эс, или порываюсь рассказать анекдот, который ей понравится, и мы с ней от души посмеемся. Это страшно тяжело, Мэри, и я не знаю, сумею ли я вообще справиться.
— Да, думаю, я понимаю, — медленно проговорила Мэри. — Ампутация души…
Рон поставил чашку на стол.
— Мэри, если со мной что случится, вы позаботитесь о Тиме?
Она не стала протестовать, не стала говорить, что сейчас он видит все в черном свете по причине депрессии или болтает глупости. Она просто кивнула и сказала:
— Да, конечно. Не беспокойтесь о Тиме.
За долгую, печальную зиму, последовавшую за смертью матери, Тим изменился. Он походил на тоскующее животное: потерянно бродил с места на место в поисках чего-то, чего там не было, вдруг останавливая беспокойно блуждающий взгляд на каком-нибудь неодушевленном предмете, а в следующий миг отводя глаза прочь с разочарованным и недоуменным видом, словно он постоянно ждал некоего чуда и никак не мог понять, почему оно не происходит. Даже Гарри Маркхэм и его бригада ничего не могли с ним поделать, в отчаянии рассказывал Рон Мэри. Тим исправно ходил на работу каждый день, но прежние бездумно жестокие розыгрыши не оказывали на него никакого действия: он сносил своеобразный грубый юмор товарищей так же терпеливо, как все остальное. Он словно ушел от реальной действительности, думала Мэри, замкнулся в своем собственном мире и навсегда закрыл в него доступ посторонним.
