Он знал, что времени у него мало и что, если не предпринять должных мер, завтра все будет кончено, и он будет мертв. Пиздодуев увидел Колонный зал Дома Союзов, где он когда-то стоял в карауле в ногах у великого поэта Закидайло, и свой выплывающий из дверей на плечах лягушатников, покачивающийся над головами гроб. Он увидел толпы народа, который запруживал площади, улицы, влезал на столбы и машины, чтобы крикнуть поэту последнее отчаянное «прощай»; и отовсюду — из репродукторов, со сцен и трибун — лились его строки, которые подхватывались на лету, повторялись на все лады, пелись заунывными голосами, точно молитва. У Степана защемило в груди и помертвел затылок.
Ввиду государственной важности уже случившегося и того, что неминуемо должно было за этим последовать, Пиздодуев рванул прямо в Кремль. Но за первым же поворотом, засандалив лбом в стеклянную стенку киоска «Табак Пресса Табак», он столкнулся нос к носу с лягушачьим лицом, которое по-отечески кротко улыбалось Степану с первой страницы газеты «Вся Правда». — «Нет, пожалуй, что и не в Кремль», — подсказал внутренний голос. И Пиздодуев метнулся на мостовую, призывно, будто регулировщик, размахивая руками. Скользя по асфальту лысыми шинами, с писком притормозила черная «Волга». Но прежде — немного о предыстории.
Герой
Хотя та драма, о которой пойдет речь, носила характер не лирический, но государственный, в центре ее оказался поэт. Оказался не по прихоти обстоятельств, не в силу свободного выбора, а потому, что был в нее втянут, втянут буквально и крайне двусмысленно — без отдаленного, хотя бы туманного представления о «почему» и «зачем», без малейшего понимания первостепенности и в то же время незначительности своей роли, заявленной в самом конце списка героев.
Итак, по порядку.
Раньше в миру поэт был известен под родовым именем Федот Данетот. Фамилия произошла от названия деревни Данетотово, в которой поэт был рожден и провел детство и годы отрочества. Этот факт не прошел бесследно: Федот слыл в народе как «почвенник», то есть любил все исконное, почвенное. Фамилия «Данетот» подходила ему как нельзя больше — он был и вправду какой-то «не тот». Во-первых, писал стихи, как мы уже знаем. И, во-вторых, часами лежал на траве, посасывая соломинку, и смотрел в небо, как будто хотел увидеть там то, чего здесь, на земле, не было.
Вскоре после того, как Федота забрали в Москву (о чем — позже), он взял себе псевдоним — Степан Пиздодуев. Как писали тогда критики, односельчане имели обыкновение называть его «пиздодуй», а он в силу своей неиспорченности счел, что это слово фольклорное, а значит, и подходящее, поэтическое. Что же касается «Степана», то так звали его прапрадеда, основателя рода, который, по слухам, был еще большим пустозвоном, чем его праправнук.
