«Здрасьте, — сказал Светящийся. — А кто поэта упустил?» — «Не помню», — Лопоухий развел ушами. «Ну как же ты так? Помнишь? Ты все канючил, сухо, сухо, мы за минералкой пошли, цистерну ее заказали, чтобы ты мог, окунувшись с ушами, в ванну залезть. На воду-то из-под крана у вас, недоделков Ушастых, аллегория! А потом ты ключей найти все не мог, а сам же в двери оставил. Вернулись, а Пиздодуя нет. А я тогда на журнал дежурств сел, жопу добела раскалил и в пепел все сжег, мол, стихоблюд, убегая, с собой забрал, и кто в тот час был на дежурстве — черт ногу сломит. Даже Восковой разбираться не стал, плюнул, не до того, говорит, блядь, сейчас, работаю, говорит, напряженно, а вас, мудаков, говорит, время рассудит, да и в документации у вас полный бардак, вы, говорит, все у парикмахеров, у дорогих портных да в маникюрных прохлаждаетесь, козел, а сам к чему призывал, чистохлюйство, говорил, вот наше спасение».
«Не помню, — жалобно повторил Ушастый. — Что-то помню, а этого, хоть тресни, не помню. Помню, пока Степан Емельянович еще не убег, дежурили у него, жарко было, я компот его грушевый пил, потом пробел, ничего не помню, а потом сидим в штабе и совещаемся, Восковой говорит — посты везде порасставить, берег, блядь, прочесать…»
«Как компот пил?» — прошептал Фосфорический, и у него разгорелись глаза. «Да так, всего несколько раз, — сказал Ушастый. — Пить очень хотелось, вот и пил». — «Все, приехали, — Фосфорический притормозил. — А я все думаю, чего ты такой забывчивый стал! Балда, ведь в компот зелье притворное подмешано было, чтобы у Пиздодуя, на непредвиденный нашими случай, память отшибло! Чтобы он, покуда живой, рассказать ничего бы не мог! Восковой сначала не очень и беспокоился — пусть, говорит, в последний раз на свободе побегает, так как свою дозу компота он принял, по дням сосчитали. Это уж потом швея под хвост… А теперь — ах, ты черт! — уж и не знаю, все под угрозой, чего тот помнит, чего нет!»
В ушах у Ушастого зазвенело — свист, всплески, вой. Что-то брезжило, теплилось в его сытой памяти, цеплялось за край, но, едва показавшись, соскальзывало обратно и куда-то проваливалось.
«Впрочем, — сказал Светящийся, — не нашего ума дело. Нам-то что? Мы лягушатники маленькие. Пусть Перепончатые беспокоятся — Восковые да Бальзамированные. Это они для своих будущих похлебышей новый мир строят. У нас-то, по их прихоти, детородной пыльцы вообще нет, и потомков получиться не может. Вот так, брат, запомни, „справедливостью“ называется». И они обреченно потопали дальше.
