— Работать будете по выходным, два раза в неделю, с одиннадцати до пяти ночи, — сказал Омер-бей. — Плата в воскресенье. Приступайте в пятницу.
— Значит, теперь мне часто придется спать одной? — разочарованно сказала Наташа, когда я вернулся в зал.
— Не грусти, я буду забираться в твои сны…
— А целовать перед уходом?
— Как никого на свете!
— И моя фотография всегда будет с тобой?
— Увеличу и повешу над баром!
Не хотелось напоминать Наташе о квартире. Но не говорить об этом тоже было нельзя. Рассказал о звонке Эсры.
— Что будем делать? — спросила Наташа.
— У нас есть пути для отступления, — осторожно начал я. — На улице не останемся…
— Предлагаешь отказаться от квартиры, что мы с таким трудом нашли?
Это было сказано таким тоном, словно я угрожал ей, по меньшей мере, высылкой из страны. Что сказать? Если бы это было в моей власти, я купил для Наташи дом, дворец, Эйфелеву башню… Окружил роскошью и осыпал драгоценностями. Но я ничего не имел, и мне нечего было отдать, нечем пожертвовать. Хотя Наташе и не требовалось много — крыша над головой, несколько простых предметов для элементарного уюта. И моя рука, чтобы выбираться из ночных кошмаров.
Но это слабо утешало. Я давно не верил, что «рай с милым в шалаше» может длиться вечно. Тут даже слоники не помогут, хоть расставь по дюжине в каждом углу.[24] Лучше поскорее заменить шалаш хотя бы на четыре стены с водопроводом, канализацией и центральным отоплением. Чтобы не подвергать рай слишком большим испытаниям.
— Давай еще раз попробуем найти выход, — сказал я.
17
У двери управляющего стояло несколько пар обуви. В квартире были гости.
— Может, зайдем позже? — засомневалась Наташа.
— Нет. Решили — надо идти, — сказал я и нажал кнопку звонка.
Дверь открыла жена, в белом платке и расшитом разноцветными нитками национальном турецком халате, похожем на мормышку для кита. Улыбнулась, узнав нас.
Управляющий сидел за столом. На столе стояла пустая чайная посуда и остатки печенья в вазочке из тонкого белоснежного фарфора. На диване сидели гости, несколько мужчин. Они замолчали, когда увидели нас. И принялись разглядывать. Я тоже стал смотреть на них, словно они были заскорузлыми экспонатами скромного краеведческого музея в каком-нибудь Мухосранске, где я оказался случайно, путешествуя из Парижа в Улан-Батор. Я так делал, когда вдруг выяснялось, что кто-то поблизости ни разу не видел Белого человека и уж тем более Женщину Белого человека. Это подействовало. Гости отвели глаза и стали перешептываться.
