Какой отвратительно красной казалась смесь крови человека и животного! Это было единственное яркое пятно на удручающе монотонном, серо-белом полотне окружающего пейзажа.
Неожиданно я принял весьма нелегкое для себя решение и направился к трагической компании. Дело в том, что я заметил на шее у одного из погибших итальянцев теплый офицерский шарф. Я стянул его, разорвал на две половинки и вернулся к товарищам. Как раз в это время лейтенант Санмартино, в то время командовавший 2-й батареей, сидел на снегу и с остервенением натирал свои окоченевшие ноги жиром против обморожения. Я попросил его поделиться со мной кремом, снял ботинки и носки, натер свои многострадальные ноги, обмотал их половинками шарфа и снова натянул ботинки. Сразу стало легче. Но теперь, без носков, мои ноги над ботинками оказались голыми. Пришлось, чертыхаясь, все-таки еще раз надеть мокрые носки.
Мы немного поговорили о Рождестве. В итоге меня убедили, что оно наступит только на следующий день.
Я часто покидал своих товарищей и отправлялся бродить по оврагу. На ходу было легче согреться.
Временами в нашем доблестном войске поднималась неимоверная паника, потому что кто-то сообщал о появлении на краю балки русских. На поверку ожидаемые враги всякий раз оказывались итальянцами.
Бой переместился ближе. Выстрелы слышались уже совсем рядом с нами, а снаряды летали прямо над нашими головами.
* * *
Все больше и больше людей стали поглядывать голодными глазами на убитую лошадь. Некоторые шли к ней и штыками отрезали куски мяса. Поскольку нам было категорически запрещено разжигать огонь, мясо ели сырым. Судя по рассказам, на вкус оно было отвратительным, но тем не менее восстанавливало силы.
Не выдержав мук голода, я решил последовать примеру соотечественников. Попросив у солдата штык, я осторожно отрезал небольшой кусочек мяса. Гола, заряжающий третьего орудия 2-й батареи, ободряюще кивнул, глядя на гримасу отвращения, исказившую мое лицо. Его всегда задорно топорщившиеся волосы сейчас были спрятаны под шлемом, а обычно оживленное лицо теперь выглядело маленьким и сморщенным. Но вел он себя как всегда - по-крестьянски практично.
Я засунул мясо в снег, откуда через некоторое время достал своеобразный замороженный бифштекс. Стараясь не смотреть на него, я принялся за еду. Вот, подумал я, расплата за былые излишества. Когда смерть близка, грехи человеческие, которые в нормальных условиях кажутся лишь мелкими прегрешениями, принимают угрожающие размеры.
