Мадди покраснела.
– Что ты, что ты! Извини. Ну ты же не очень переживаешь из-за своих веснушек, правда?
– Ты прекрасно знаешь, что переживаю, свинтус! – она ткнула его кулаком в ребро.
– Пожалуйста, не надо насилия! Я могу подавиться огурцом – украшением этого прекрасного сэндвича, который, между прочим, действительно очень хорош. Возьми, попробуй.
Мадди выбрала на тарелке тоненький, хрупкий ломтик и осторожно спросила:
– А твоя мама тебе когда-нибудь рассказывала об отце?
Рот Себастиана был набит сэндвичем, поэтому он просто покачал головой, а затем, прожевав, ответил:
– Да нет, ты же знаешь, как редко я ее вижу. Может, она и говорила, когда я был поменьше, но не могу сказать, что я это помню. Все-таки странно, до чего по-разному люди переживают свои утраты. Твой отец, например, соорудил в сердце величественный пьедестал и водрузил на него свою жену, а моя мать никогда даже не упоминает об отце.
– Порой мне кажется, что я никогда не буду достойна ее памяти, – вздохнула Мадди.
– Я ничего об отце не знаю, и это тоже плохо, – юноша пожал плечами. – Из того, что мне известно, можно сделать вывод, что он немного играл на фортепьяно, сочинял какие-то странные песни, женился на моей матери, а затем умер. Негусто, правда? Ладно, хватит этих заупокойных разговоров. Давай выпьем за будущее!
– За будущее! – улыбнулась Мадди и подняла чашку с чаем.
Мадди и Себастиан вернулись в Хэмпстед в половине седьмого. Кристофера еще не было, и Себастиан настоял на том, чтобы сбегать в ближайший бар, где спиртное продавалось на вынос, и купить бутылочку чего-нибудь «дешевого и игристого», чтобы отметить хорошие новости.
Пока его не было, она поднялась в свою спальню проведать Шехерезаду и обнаружила, что молодая мамаша решила со своей семьей переселиться в открытый для просушки платяной шкаф. Она как раз тащила в зубах одного из своих отпрысков, чрезвычайно возмущенного таким обращением и вопившего во все горло. За этим занятием ее и застала хозяйка.
С трудом раскопав тарелку из-под молока под грудой носков и пыльного белья, свалившегося с верхней полки, Мадди отправилась в кухню. Там она отыскала три высоких бокала и, весело напевая что-то легкомысленное, подставила их под струю воды.
– Мадди! Я пришел! – хлопнула входная дверь, и в прихожей послышались шаги Кристофера. Через секунду он появился в дверях кухни, и Мадди заметила, что он придерживает походную сумку, в которой позвякивают бутылки.
