— Обычно командовать плавной двойкой, успешно лов вести,— продолжал Новоселов,— начинают лет в сорок-пятьдесят. Так всегда было. А сколько в таком возрасте проработать сможешь? Ведь все на холоде, вода рядом. Годков пяток — да и приходится капитанам подаваться поближе к печке. Все хвори обычно к этому возрасту объявляются. Раньше, когда, кроме парусников, других средств добычи не знали, не было и проблемы с кадрами. С детства смену растили, с собой молодых в плаванье брали, в деле всю технологию лова постигали, чутье на перемену ветра, изменение течений вырабатывали. Знали, куда, в какое время и какая рыба пойдет, а когда самим надо спасаться. Сейчас же кто из молодых захочет на паруснике ломаться? К технике, машинам тянет. Оно и понятно. Вот и приходится с соймами расставаться. Тут уж, как говорится, ничего не попишешь...
Холод заставил нас отправиться греться в каптерку. А соймы, разойдясь парами друг от друга на добрый километр, будто и не торопились подходить к берегу. И узнать, как обстоят там дела, не было возможности.
— Без рации ходят,— сердито буркнул Новоселов,— как в двенадцатом веке.
Минут через сорок он взял бинокль и опять вышел на улицу.
Однако вскоре вернулся и оживленно проговорил:
— Геннадий Иванович Рукомойников на моторке взялся к соймам сходить. Хотите с ним? Не побоитесь? Да он воробей стреляный, однажды тонул, во второй раз не потонет... Может случиться, что соймы и не подойдут к берегу...
Вскоре мы с Рукомойниковым сидели в просторном рыбацком дощанике. Моторка, возносясь и падая на волне, выбиралась на озерный простор, держа курс на мелькавшие средь волн паруса ближайшей двойки.
Действительно, Ильмень — что море. Подальше от берега волна разошлась. Бросало так, что временами просто дух захватывало. Оставив на мгновенье руль, Рукомойников подбросил мне резиновую робу с капюшоном, чтобы не промок да не замерз окончательно на пронизывающем ветру. Он, кажется, разгулялся еще сильнее. Но тут неожиданно облачность разодралась, засинело небо и ударило яркое солнце. Все вокруг в тот же миг преобразилось: зазеленела мутноватая вода, заискрились брызги и на фоне белых косм облаков, протянувшихся по небу, засияли и соймы. Они уже были близко, и теперь отчетливо стало видно, что прямые паруса их были сшиты из грубого брезента — выцветшего, с заплатками. Однако эти парусники-труженики показались мне во сто крат красивее белоснежных яхт с надраенными бляшками и никелированными ободами иллюминаторов.
