...До крошечной станции Репетек, затерявшейся в море песка, от Чарджоу всего 70 километров. Сойдя с поезда, я почтительно обошел верблюда, застывшего чеканным силуэтом на фоне багрового диска вечернего солнца, и направился к зданиям, удивленно оглядываясь. Вот тебе и пустыня: вокруг домиков клумбы с цветами, подстриженные кустарники. Узнаю тугайные и плодовые деревья: клен, лох, шелковицу и даже влаголюбивый гранат.
— Наш дендропарк. Провели водопровод — теперь принялись за озеленение центральной усадьбы,— говорит встретивший меня Володя Кузьменко в приметной шапочке с помпоном.
Уже чувствуется вечерняя прохлада, как-никак ноябрь, и Кузьменко ведет меня по скрипучим ступенькам в свою комнату. Тонкие стены домика не спасают от холода, и мы принимаемся растапливать плиту кривыми сучьями.
— Это белый саксаул,— демонстрирует корявую ветку Володя и бросает в топку.— Можно сказать, проводим эксперимент по просьбе американских коллег: в связи с энергетическим кризисом они просили в письме уточнить калорийность черного и белого саксаулов, а также дать их более подробное описание. К сожалению, черный сильно повырубили, а белого саксаула на растопку расходуется куда больше.
Опыты — дело хорошее, но пока в комнате холодновато — куртку снимать не хочется, да и чай не закипает. Володя идет к соседям еще за охапкой дров, а я оглядываю обстановку. Хотя в кузьменковском жилье таковой почти нет: стол да старый матрас на деревянных чурбачках вместо ножек, («Срезы засохшего айланта. Субтропики. Знатоки ценных пород умерли бы от зависти», — комментирует Володя.) Хозяин явно не любит ничего лишнего. В посылочных ящиках у него книги: Пушкин, Мицкевич («Я консерватор в литературных вкусах»,— скажет потом Володя, человек комсомольского возраста) и пачки писем с Большой земли от жены и друзей в полиэтиленовьгх пакетах.
Ужин предельно прост — варим картошку (запаздывает лавка с продуктами на станцию). Володя тычет вилкой в котелок — все еще твердовата — и признается, что не любит зиму даже в пустыне. И с удовольствием рассказывает о своей самой «экзотической» практике в Крыму. — Составлял геоботаническую карту реликтовых сосновых лесов, сумевших дожить до наших дней. Самое ценное и трудное — определить динамику их изменения во времени. Значит, больше работы. Похудел сильно, даже высох от усердия, стараясь оправдать высокое звание практиканта кафедры биогеографии МГУ. Вначале поднимался на самую высокую точку исследования — на яйлу — за три часа, а в конце практики взбегал уже за сорок минут. Загорал под крымским солнышком и не подозревал тогда, что попаду работать в пустыню, на полюс жары. На другую практику ездил в заповедник Бадхыз, как раз через станцию Репетек, даже в окошко выглянул, но тогда и в голову не пришло, что здесь окажусь. А потом стал писать письма, обстоятельно все разузнал и, когда выяснил, что работы для меня непочатый край, приехал и обосновался.
