. По словам Неведомской, мать Н. С. огорчалась: «... Жену привел какую-то чудную: тоже пишет стихи, все молчит, ходит то в темном ситцевом платье вроде сарафана, то в экстравагантных парижских туалетах (тогда носили узкие юбки с разрезом)»
58.
Н. С. Гумилев не выносил Слепнева, о котором писал: «такая скучная не золотая старина», зевал, скучал и уезжал в неизвестном направлении59. Ему не нравились ни неброская природа бежецкой земли, ни местные нравы. В письме к А. Ахматовой (1912 г., Слепнево) он сообщает: «Каждый вечер хожу по Акинихской дороге испытывать то, что ты называешь Божьей тоской... Мне кажется, что во всей вселенной нет ни одного атома, который бы не был полон глубокой и вечной скорби»60. Эти же мотивы наполняют и стихи про то же бедное Слепнево:
Как этот вечер грузен, не крылат!
С надтреснутою дыней схож закат,
И хочется подталкивать слегка
Катящиеся вяло облака.
Он впервые увидел Слепнево в 1908 г., а позади было не только подстоличное Царское и сам Петербург, но и франтоватый «кавказский Париж» – Тбилиси, настоящий Париж, увиденный сразу после окончания гимназии, не считая уж Киева, Севастополя, Самары. Понятно, что столичному молодому человеку не могли импонировать и простоватые нравы захолустья. О них вспоминала недобрым словом и А. Ахматова: «На престольный праздник там непременно кого-нибудь убивали. Приезжал следователь, оставался обедать»61. Н. Гумилев выражал это в стихах, и куда резче:
Путь этот – светы и мраки,
Посвист разбойный в полях,
Ссоры, кровавые драки
В страшных как сны кабаках.
Но так ли уж здесь было плохо Николаю Степановичу? Если судить по воспоминаниям А. Гумилевой, то именно здесь он пережил настоящую большую любовь к Маше Караваевой, соседке по имению. Невестка Н. С. писала: «В жизни Коли было много увлечений. Но самой возвышенной и глубокой его любовью была любовь к Маше... Меня всегда умиляло, как трогательно Коля оберегал Машу. Она была слаба легкими, и когда мы ехали к соседям или кататься, поэт всегда просил, чтобы их коляска шла впереди, «чтобы Машенька не дышала пылью». Не раз я видела Колю сидящим у спальни Маши, когда она днем отдыхала. Он ждал ее выхода, с книгой в руках все на той же странице, и взгляд его был устремлен на дверь. Как-то раз Маша ему откровенно сказала, что не вправе кого-то полюбить, связать, т. к. она давно больна и чувствует, что ей недолго осталось жить. Это тяжело подействовало на поэта». Из этой скорби родились пронзительные стихи:
