Выстраиваясь в шеренгу, Ушканьи острова исчезали из виду. «Слава» огибала мыс Верхнее Изголовье. Мы входили в Чивыркуйский залив. Как грозный и важный страж, в воротах залива возник остров Лохматый. Он пучил каменные глаза сквозь космы леса. И сразу выплыл другой остров — Голый. На его высокой лысине маячило пять-шесть кривых сосен. Третий «привратник» — остров Голенький — застенчиво прятался у правого берега; он имел вид камня, до блеска облизанного прибоем. Из-за острова, танцуя на волнах, выскочила белая моторная лодка; пристав к борту «Славы», забрала лесника с внуками и повезла в Чивыркуй.
Спустя минут двадцать из-за мыска вынырнул рыбацкий поселок Курбулик. У дощатого пирса, куда пристала «Слава», покачивались рыбацкие доры. Из них выкладывали в специальные ящики дары чивыркуйских вод. Ящики, составленные на вагонетку, заглатывал черный зев огромного склада. Густо несло рыбой. Запах байкальской рыбы особый. Даже карась и щука не пахнут здесь илом и тиной, а скорее чистотой и свежестью. Мне хотелось увидеть омуля, но в ящиках были только сорога, язь, щука и окунь.
Облегченные лодки, вздымая носы, уходили за новой добычей. В одну из них напросился и я со своей фототехникой. Это была далеко не самая лучшая лодка. Ее замасленный мотор являл собой что-то среднее между печкой и мясорубкой. Поршни в нем бились со звоном и дребезгом. Тем не менее лодка неслась уверенно и лихо. Правил ею Петруха Потырхеев. Он небрежно покручивал велосипедное колесо, приспособленное вместо штурвала. Яростный встречный ветер трепал длинные волосы Петрухи, овевал его голую грудь под распахнутым полушубком. На дощатом возвышении, заменявшем капитанский мостик, восседал начальник Петрухи — бригадир Коля Соколов. У Петрухи и Коли (вся бригада!) был день большой удачи, и они торопились покрепче ухватить ее за жабры. Первая утренняя тоня дала им более полутора тонн рыбы — почти недельная норма! Теперь они торопились сделать вторую тонну.
Навстречу нам неслась рыбацкая деревушка Катунь. Узкий мысок с мягким песком и травой врезался в поле воды, тянулся ровной лентой и вдруг игриво взбегал вверх, чтобы оборваться у самой воды круглой лесистой сопочкой. На этой ленте и стояли аккуратные дома Катуни. Во время шторма, сообщил мне Петруха, брызги прибоя бьют в калитки и в стекла окон рыбацких жилищ...
Мы миновали Катунь, Монахово и вышли в самый конец Чивыркуйского залива. Мутноватая вода кишела рыбой — это было видно по всплескам. Мы выбросили на берег конец невода. Под ногами зыбился хлипкий берег — от самой воды начинались и уходили вдаль цветастые и жирные болота перешейка Святой Нос. Было удивительно и странно думать, что воды Баргузинского и Чивыркуйского заливов связаны апатичными токами сквозных буро-зеленых болот. Где-то там, за редью мертвых лесин, скелеты которых время от времени падали в ржавую воду болот, зацветало и млело под горячим июньским солнцем озеро Арангатуй, зеленый круг которого я вчера видел с самолета. Узкой протокой Арангатуй сообщался с Чивыркуйским заливом. На озеро был наложен запрет — вход в него перекрывался пикетом рыбоохраны.
