— Раз я взял одного. Он был, кажется, из Киева... Парень очень просился, я отговаривал его, но он настаивал. Я сказал: «Пойдем!»
Мы вышли, и он шел хорошо. Шел почти как я. Но все силы уходили у него на ходьбу — он уже не мог искать змей. Потом у нас кончилась вода. Ведь все приходится нести на себе и много не навьючишь. Я видел, что ему все хуже и хуже, но не укорял его.
Воду мы нашли в луже за перевалом. Это было утром, а еще вечером по ней прошло стадо. «Пей», — сказал я и сам напился. Он стоял, не решаясь. Я видел, как ему противно. Его чуть не рвало. «Мы не найдем воды еще двое суток», — сказал я ему. Я знал это точно. Я не хотел ему мешать и смотреть, как он все-таки напьется. Я пошел вперед.
Он догнал меня, но я видел по его лицу, что он не напился. Я бы не стал настаивать, но мы были вдвоем и зависели друг от друга. «Иди, — сказал я. — Если ты не напьешься сейчас, ты вернешься к этой луже, когда мы уйдем километров на десять. Придется бежать к ней, ты ничего не сможешь сделать с собой».
— Он напился?
— Да. Но с тех пор я хожу один.
— Я бы напился сразу, — сказал я.
Но Ломову хотелось говорить, и он уже не умел слушать. По крайней мере, он сказал:
— Если ты хочешь что-то знать, так знай до конца. Со мной только соль, сахар и чай. Потом я ем все. Ты бы стал есть термитов?
— ?!!
— Я докажу тебе. Ты знаешь, как термиты размножаются? Самка теряет крылья в воздухе, иначе она откусывает их себе сама. Она падает и начинает ждать в вырытой ямке... Сколько ей надо накопить в своем теле всего полезного, чтобы питать десятки зародышей? У меня нет глупого предубеждения: если где-то едят лягушек, то почему их не есть мне? А термиты — та же икра.
«Он издевается надо мной», — подумал я. Я представил, как термиты шевелятся в чашке, потом разбегаются во рту...
В окно бился ветер — живой, как рука заблудшего. Где-то в комнатах, в темноте скрипело отошедшее с привычного места дерево — наверное, планка. И слова Ломова были такими же, как все это, — смутными.
— Их надо растолочь, — тихо говорил он. — Посолить. Хорошо капнуть уксусу, — он улыбался, держа в руках пиалу. — Вот такой чашки хватает на сутки, чтобы быть сытым и здоровым. Это даже вкусно. Бывает хуже. Однажды мне пришлось съесть змею. Не было ничего больше.
На шиповнике не осталось цветов. Трава валилась под ветром белесыми волнами — афганец выбеливал ее.
Ловцы должны были спуститься с гор где-то на неделе, и Ломов, ожидая их, чтобы принять от них змей, сам не мог уйти в горы. Он ходил — «показывал фокусы».
