— Ну ладно, ладно... Ну ползи, ползи... Не нравится? Умница ты... Ведьма...
Яд в прозрачной чашке был желтый, как смола сосны. Янтарный. А я уже не слышал ласковости в его голосе и даже не знал: а была ли она вообще?
Что-то случилось в природе утром. Не стало земли. Только вблизи она была твердой и ясной. Горы утонули в бесшумной пыли, но пыль была похожа на туман, и не страшно было.
Жег ветер. Раскаленные песчинки впивались в тело, как искры. Казалось, после удара их на лице должны оставаться черные ранки, словно это ударял порох. Я проводил рукой по лицу, не желая, чтобы оно стало страшным. Я впервые видел афганец.
Ломов сшивал в доме зеленый брезент, делал чехол для машины. (Ему обещали вскоре дать ее, а машины здесь едва ли не больше погибают от погоды, чем от работы.)
Чехол выходил отличный. Он шил его, я помогал ему, но в основном слонялся без дела: сидел на крыльце, смотрел на цветы шиповника. Они умирали на моих глазах, превращаясь в розовые, дрожащие на ветру тряпки. Я поймал один лоскут и пошел в дом.
Ломов ползал по расстеленному на полу брезенту.
— Юр, — не выдержал я наконец молчания. — Как ты их все-таки ловишь?
— Бегаю как нахлестанный. По горам. Вот и вся ловля.
«Ну и шут с тобой, — решил я. — Леший ты, леший и есть!»
На диване было хорошо. Все книги про змей, которые были у него, Ломов выложил мне («чтоб всякую дурь не спрашивал», сказал он), и я лежал, выискивая самые страшные случаи, благо их много.
Выл ветер, обходя наш дом, и где-то далеко в горах наверняка кому-то было плохо. Зная это, я еще уютней внимал покою и прохладе дома. Так пришел вечер.
Ломов сидел на кухне все такой же мрачный, но я видел какую-то суету в нем. Что-то должно было случиться.
Но что?
— Ловишь... — вдруг вспылил он. — Просишь научить тебя брать змею... А зачем? Брать я тебя в полчаса обучу!
(«Спроси еще, как я начал ловить, — слышалось мне в его раздражении. — Я скажу тебе. Все это спрашивают. Не знаю, что хотят услышать... Змей я не боялся никогда. Потом увидел, что этим можно зарабатывать. Устраивает?»)
— Главное — найти ее, а не поймать. Я никогда не возьму тебя на ловлю. Ты задохнешься через полчаса, а я не смогу тебя оставить. Я знаю, что не брошу тебя одного.
Ему приятна была его откровенность.
— Можешь обижаться, — сказал он, — но я еще в жизни не видел человека, который мог бы ходить и жить так, как я.
Я взглянул в окно на пыльные горы.
