И это было далеко не все. В течение нескольких лет строительства история телескопа накапливала себя, подробностей становилось больше с каждым днем; теперь уже не существовало человека, который мог бы знать их все. Гуров же, пересказывая их, вообще вдруг спрашивал себя: «Ну, а мне-то что?» После этого он умолкал.
И сейчас, подходя к дому, он почувствовал прилив того же неприятного молчания. Он оглянулся.
Ночь сияла. Переливались серебром тополя — их ворошил ветер. Сияло небо. Не только звезды, а само небо сияло, высвеченное до темной голубизны. Даже на земле меркли и загорались какие-то холодные блестки — наверняка это был лед.
«А у башни полно снега», — подумалось Гурову.
В комнате не спали.
Гуров не удивился, что говорили о телескопе. Почти все разговоры здесь так или иначе касались телескопа. Только вечерами все словно забывали о своих профессиях, наступало время рассказов, которыми можно удивить.
Гуров не узнавал голосов, да и свет был погашен. По-видимому, приехали новички или начали собираться те, кто хотел встречать здесь Новый год: не уехавшие на праздник звали к себе гостей из родных мест — встречать собирались прямо у башни.
— Не спорь! В Ленинграде зеркало делают! — шумел кто-то в темноте.
«Чудак!» — удивился Гуров, но промолчал.
— Я не спорю, я знаю.
Этот голос действительно не спорил, он увещевал, но так холодно, что Гуров загадал: «Сейчас будет насмешка».
— В Ленинграде негде его делать. С такой же вероятностью можно говорить, что его делают в Мелитополе.
Гуров улыбнулся. ,
— Это где-то под Москвой.
— А повезут как? — сдался «чудак». — Все так же до Ростова—по воде?
— Нет. Решили на колесах. Прямо из Москвы до башни.
Голос умолк, потом сомнение послышалось в нем:
— Как повезут — черт его знает. Сорок тонн в нем. Еще упаковка. Тонн восемьдесят потянет, если не больше.
«К чему трепаться?» — думал Гуров. Зеркало делали под Москвой, весило оно сорок две тонны, и, значит, в упаковке получалось тонн девяносто. Никак не восемьдесят. Заспорили, сколько лет остывала отливка зеркала. И Гуров удивлялся: как можно не знать, что остывала она два года?
От лунного света голубели окна. Гуров выбрал за стеклом звезду. Имени ее он не знал, но мог видеть ее, даже закрыв глаза. Так и представлял ее, споря с голосами, пока звезда не начала меркнуть. Он уснул.
Ему снился сон. Дул свистящий ветер, валил снег, а он шел к башне. В гостинице рядом с ней он вместе со всеми праздновал Новый год, но сейчас ему непременно надо было идти. Что-то непонятное, но обязательное ждало его в башне. Только он один мог сделать это. Все остальные тоже знали, что башне грозит страшное, но были удивительно беспечны, и Гуров понимал, что ему никто не поможет.
