— Райхан, почтенный наставник, — отвечал мальчик, разглядывая без особенного любопытства знакомый розовый цветок, зажатый в пальцах почтенного грека. Откуда ему было знать, что через тысячу лет востоковеды-филологи будут спорить, но так и не решат, почему одно из его имен (вернее, его прозвище) включало название этого цветка. «Человек с цветком базилика»? А может, «покорный слуга» или «признательный друг» кого-то, кто носил имя Райхан, обычное и теперь во многих странах Азии?
— Вот полынь, — говорил наставник-румиец, — трава языческой Артемиды... Но эта полынь мало похожа на нашу греческую артемизию. Слишком жестка, слишком у нее горький, тревожный запах.
— Она совсем неплохо пахнет!
— Увы, мой мальчик. Говорят, что тот, кому приятен запах полыни, обречен на вечные скитания и никогда не найдет себе пристанища.
Верный рыцарь Абу-р-Райхан
Ученейший кузен хорезмшаха, математик Абу Наср Мансур ибн-Али ибн-Ирак, мог быть доволен воспитанником — его Мухаммед днями и ночами пропадал на обсервационной площадке в Мансуровом загородном имении.
Ему не исполнилось и двадцати лет, но он отлично управлялся с астрономическими инструментами, будь то плоский круг с вертикальным стержнем-гномоном в центре, по тени которого можно узнать высоту и азимут солнца, или же астролябия, достаточно сложная система из трех бронзовых концентрических дисков и крутящейся на оси линейки-алидады с двумя диоптрами.
Он измерял высоту солнца в полдень и перед закатом и умел вычислить по этим величинам географическую широту своей обсерватории.
Он сочинял стихи на арабском языке, универсальном языке восточной науки, и подписывал их именем: Абу-р-Райхан.
Сестру хорезмшаха звали Райхан. Возможно, Бируни выбрал этот своего рода псевдоним в честь принцессы. Он был верным рыцарем и много лет спустя посвятил одну из своих книг все той же высокородной даме. Книга называлась «Вразумление начаткам искусства звездочета».
Абу-р-Райхан строит глобус
Говоря точно, он построил половину глобуса. Северную половину. «Я не жалел ни сил, ни денег, — писал он впоследствии, — и изготовил для мест и городов полушарие диаметром в десять локтей, чтобы определять на нем долготы и широты...»
Полушарие выглядело внушительно — более пяти метров по основанию и почти три в высоту. Нужно было встать на скамейку, чтобы дотянуться до мест, где солнце все лето «оставалось постоянно видимым, так что ночи не было».
