— Как могло случиться, что ты пропал на целых семь лет?!
Он сжал ее руки в своих.
— Не спрашивай, мама. Я не могу сказать. Считай, что я был в гостях у Небесного Императора, а потом вернулся на землю.
— Это произошло после того, как я рассказала тебе правду о том, что ты не сын Бао. Потому ты и покинул дом?
— Нет, это все равно бы случилось. В том виноваты не ты и не Бао, а… метка.
Ниу осторожно коснулась пальцами его щеки.
— Когда ты родился, мне сказали, что это знак необычной судьбы, но хорошей или нет — неизвестно.
— Я и сам этого не знал, — признался Кун, — не знал, пока не встретил Мэй.
— Кто ее родители? Они знают о том, что вы хотите пожениться?
— У Мэй никого нет.
Ниу тяжело вздохнула. Она не смогла дать Куну того, в чем он нуждался, хотя очень этого хотела. Что поделаешь: ее сердце было иссушено бедами и тревогами. Теперь мать надеялась, что эта юная девушка подарит ее сыну и любовь, и заботу, и нежность.
— Ты, — ее голос дрогнул, — хорошо жил все это время?
— Да. Так, как мне и не снилось. Но я не был счастлив, потому что это была чужая жизнь.
— Но она изменила тебя. Я это вижу.
Кун усмехнулся.
— Меня даже звали иначе.
— Нельзя менять имя! — встревожилась Ниу. — Другое имя — иная судьба.
— Она и была другой. Порой мне казалось, что все это происходит не со мной.
— Значит, ты не хотел бы вернуться обратно?
Немного помедлив, Кун покачал головой.
— Но там остались те, кому ты дорог и кто дорог тебе?
— Да, — ответил юноша, с болью подумав о Юйтане Янчу, который заменил ему отца.
«Истина — источник мужества» — так говорил князь тому, кто жил в малодушной лжи.
Теперь Кун был уверен в том, что рано или поздно обман все равно бы раскрылся. Иногда золотая чаша слишком тяжела для того, кто ее держит. Он не мог ее принять ни по праву рождения, ни по велению совести.
В полдень появился Бао. Глаза Куна были непроницаемо спокойными — в них, как в темном зеркале, Бао видел свое отражение: жалкого простолюдина, презренного бедняка. Как и Ниу, он сразу понял, что со дня своего исчезновения Кун не знал ни голода, ни горя.
Бао заскрежетал зубами от злости. Маньчжурское отродье вернулось, чтобы посмеяться над ним! Между тем его родной сын сбежал из дому, потому что устал слышать жалобы и стоны отца, в отчаянии сжимавшем желтые сухие руки, плач исхудавших сестер и чувствовать себя виноватым в молчаливой стойкости рано увядшей матери.
Разумеется, теперь он не мог ударить этого высокого сильного парня! Бао ограничился тем, что проворчал:
