Вокруг Света 1967 № 01 | страница 13



Это пел Саня. Он поднимался по внутреннему трапу.

Ну не пятьсот, так пять.

По крайней мере...

— Саня, — окликнул я.

Он остановился. Ждет.

— Слушай, — сказал я. — Скажи, почему ты опоздал? Только честно.

Саня смутился.

— Честно? — переспросил он. Потом помолчал и совсем неожиданно серьезно ответил:

— Тогда, на берегу, я понял, что меня в общем любят. Понимаешь? По-настоящему. Но я не мог не... не вернуться. Объяснились в последнюю минуту, и я опоздал. Но я наказал себя...

И тут я понял, почему он остригся. Он действительно наказал себя! В таком виде он ни за что не пойдет на берег. И волосы отрастут не скоро.

— А собрание, Саня?

— В общем вжарили мне, пробрали то есть меня крепко... — И проворчал уходя: — Ну и правильно...

Караван судов шел полным ходом, выстроившийся в кильватер, красиво, как на параде.

На корме, на баке, на всех палубах «Готского» появилась команда. Выходили из машинного отделения, вытирая паклей руки, мотористы, появились штурманы, механики, матросы. Казалось, что ветер стал теплее, и было странно, что нет цветов. Появилось ощущение какой-то новизны, как весной при виде набухающих почек.

Как природа меняет свои цвета и формы в разные времена года, так и работа на судне видоизменялась с пройденным расстоянием. Вот, наконец, и самый трудный участок позади.

На баке помполит о чем-то говорит с матросами, где-то ближе к корме отдельной группой — мотористы и черноволосый механик. А на самом верху на капитанском мостике — капитан.

Он, как всегда, неторопливо смотрит по сторонам, все подмечает, видит всех и едва заметно улыбается.

Я вспомнил, как в Тихом океане Владимир Антонович, посмотрев на матросов, улыбнулся, а лотом кивнул куда-то вдаль и сказал: «Где-то там и мой оболтус плавает». Вспомнил я и тот день, когда Жуков опаздывал на судно, а капитан ждал. Вспомнил, как кто-то предложил оставить Саню на берегу и капитан имел право сделать это, но он сказал: «Как можно, человек без денег, без документов?» — и ждал.

Молчаливость Владимира Антоновича и его кажущаяся замкнутость становились во время плавания все более понятными и оправданными: капитан терпеливо разбирался в сложных и разных характерах, поступках своей новой команды, и вера в этих парней — его учеников — всегда помогала ему сделать правильный вывод, заключавшийся иногда в одном слове, в одной фразе или просто в молчании. Именно это одних заставляло побаиваться, других подтянуться.