Мэри вспомнила придушенные, сдавленные рыдания, пальцы, сжимавшие нежное горло,
захлебывающийся крик девушки, и, взяв ее за руку, ласково ответила: «Нет, Ксения
Борисовна. У меня все по-другому было. И у вас будет, обещаю».
Вымыв девушку, Мэри устроила ее удобнее на лавке, и Ксения попросила: «Марья Петровна,
полежите со мной, пожалуйста. Я, как глаза закрываю, сразу все это вижу, - девушка
вытерла лицо.
- Вы поспите, - Мэри устроилась рядом и сказала: «Я вам колыбельную спою, хотите?
Немецкую песню, она о дереве, с которого сны падают».
Она пела, - чуть слышно, нежно, поглаживая темные косы, и Ксения, шмыгнув носом, -
задремала. Мэри опустила веки, и приказала себе: «Нельзя!». Она так и не заплакала –
только когда за окном полил крупный, холодный дождь, - гроза дошла до Кремля, - Мэри,
тяжело вздохнув, устроила голову Ксении на кружевной подушке и пошла обратно к дочери.
Федор Воронцов-Вельяминов посмотрел на разложенный по берегу ручья холст, и,
наклонившись, быстро наметил углем линии.
- Пусть твои девки, Никифор Григорьевич, - смешливо сказал мужчина, обернувшись к
целовальнику, - не до обедни спят, а садятся и пошьют нам сие, чтобы к венчанию на
царство готово было. Корзину плетут?
- А как же, - кивнул целовальник. «Тако же и веревки – я все сюда велел нести».
Василий Иванович Шуйский, еще раз посмотрев на рисунок, в руке у Федора, покачал
головой: «Да невозможно сие, Федор Петрович».
Воронцов-Вельяминов поднял бровь: «А я говорю – возможно. И давайте, Василий
Иванович, они же сюда, - мужчина показал на холст, палить зачнут, как увидят, а нам сие на
руку – писем в корзину надо положить побольше, пусть на толпу сверху падают. Пойдемте,
писать надо».
Уже оказавшись в светелке, Шуйский сказал: «У Масальского в усадьбе нет никого, я там
кое-кому золота дал, - ну, не сам, понятное дело. Царевну Ксению и тех, кто при ней был – в
закрытом возке ночью отправили, куда – неведомо».
- Она ведь в любой обители, может быть, - вздохнул Федор. «Хоть здесь, хоть под Москвой»
- Я еще в Кремле проверю, - пообещал Шуйский.
Федор похолодел.
- А с чего бы ради Ксении Борисовне в Кремле оказаться? – тихо спросил он князя.
- С того, - черные глаза Шуйского жестко посмотрели на мужчину, - что ежели самозванец ее
силой возьмет, то на престол ей не сесть уже, никогда. За кого она замуж выйдет, после
такого? А после этого – он ее в монастырь и отправит, - князь вздохнул и добавил: «Ладно, я
у себя буду, с грамотами возиться, если что».
