– Молодец! Он у тебя молодец.
– С самого начала пятого курса у нас будет отдельная комната.
Лариса Чубукова на секунду задумалась, но тут же сказала:
– Нет, я все равно отсюда уйду.
– Почему?
– Так лучше..
Помолчали. Валя продолжала штопать, ровными кругами ходила ее рука с иглой. И с ниткой. Лариса собрала чемодан и подошла к окну.
– Так вот что, Валя, уж лучше вы здесь живите… Это идея! Я поговорю с девочками… Все равно, даже уборщицы знают, что сто двадцатая – это твоя комната. Вот пусть твоей и остается.
– Спасибо. Я действительно здесь привыкла.
– Не за что.
Лариса Чубукова прошлась по комнате туда и обратно. Она вглядывалась в стены, которые стали ей родными.
– И все останется здесь по-прежнему. Картинки висеть будут…
– Какие? – спросила Валя.
– Да вот эти. Репродукции.
– Конечно, пусть висят. Они не мешают, а пыль выводить я научилась…
Лариса улыбнулась и сказала:
– Но это те же самые картинки.
– Какие те самые?
– Ты что, не помнишь?
– Нет.
Лариса опять улыбнулась:
– Ну и хорошо. Не помнишь – и не надо.
Прошло около года, однажды вечером Валя пришла в слезах и кинулась к мужу. Прямо с порога – и уткнулась ему в грудь, дрожа всем телом.
– Что? – спросил Гребенников. – Что, Валя?
Она молчала.
– Ну что? Что?
– Я… понимаешь, я… я чуть…
И сквозь слезы она сказала, что чуть не попала под машину. Гребенников побледнел:
– Как же…
Она закрыла ему рот пальцем:
– Тс-с. Не надо даже говорить об этом. Ой, как было страшно, Павлик!
– Ну успокойся, успокойся… В другой раз гляди внимательнее. – И Гребенников (он хотел, чтоб она улыбнулась) заговорил шутливо: – Вот подожди, закончим институт. Нас зашлют в такую глушь, что даже захочешь попасть под машину и все равно не сумеешь. Ни единой машины.
И Валя улыбнулась:
– Павличек!.. Ты говоришь глупости. А на чем же там люди ездят?
Распределение было заметной вехой в нашей жизни. Тут уж жизненная нитка порезвилась. Иногда она выкидывала такие прыжки и кульбиты, что можно было ахнуть. Тиховарову, который не верил в «жизненную нитку», а верил в причины и следствия, я всегда любил напомнить один случай.
Было у нас отделение механиков. В дипломе так и писалось «механик», хотя выпускался плохой ли, хороший ли, но молодой ученый и к механикам в смысле техники не имевший никакого отношения. А дальше так. Был у нас один парень, этот парень вдруг захотел ехать в колхоз, то есть распределиться туда и работать. Захотел, значит, захотел. Институтская многотиражка тут же об этом оповестила. И большое фото. Так, мол, и так. А тут вмешался «Московский комсомолец» – их-то и обмануло словцо «механик». Они написали в какой-то район, может, даже созвонились – бог их знает, – но факт, что нашему парню пришел вызов. А именно – быть председателем колхоза. Это было очень смешно. Колхоз был отстающий. А парень был мямля и недотепа.
