Итак, втайне от мамы мы пришли в гости к Инне Константиновне. Осматриваясь в комнате, я заметила, что на тумбочке возле кресла, специально установленного так, чтобы свет от окна падал слева, лежал уже последний, одиннадцатый, лесковский том. Это кресло Инна Константиновна называла «читательным» и очень любила.
— Ну-с, — сказала хозяйка, появляясь в дверях с подносом в руках, — давайте трапезничать.
За столом Ростислав стал спрашивать ее о впечатлениях от чтения Лескова. Она неожиданно по-девчоночьи прыснула и сказала:
— Вы не поверите, о чем я только что читала!
— О чем же? — в один голос спросили мы, несколько удивленные.
— Вам это понравится, — пообещала Инна Константиновна и, отложив в сторону салфетку, потянулась за книгой.
— Вот, кушайте и слушайте: «Ф. М. Достоевский зашел раз сумерками к недавно умершей в Париже Юлии Денисовне Засецкой, урожденной Давыдовой, дочери известного партизана Дениса Давыдова. Ф. М. застал хозяйку за выборками каких-то мест из сочинений Джона Буниана и начал дружески укорять ее за протестантизм и наставлять в православии. Юлия Денисовна была заведомая протестантка, и одна из известного великосветского религиозного кружка не скрывала, что с православием покончила и присоединилась к лютеранству. Это у нас для русских не дозволено и составляет наказуемое преступление, а потому признание в таком проступке требует известного мужества. Достоевский говорил, что он именно „уважает“ в этой даме ее „мужество и искренность“, но самый факт уклонения от православия в чужую веру его огорчал. Он говорил то, что говорят многие другие, то есть, что православие есть вера самая истинная и самая лучшая и что, не исповедуя православия, „нельзя быть русским“. Засецкая, разумеется, держалась совсем других мнений и по характеру своему, поразительно напоминавшему характер отца ее, „пылкого Дениса“, была как нельзя более русская. В ней были и русские привычки, и русский нрав, и притом в ней жило такое живое сострадание к бедствиям чернорабочего народа, что она готова была помочь каждому и много помогала. Она первая с значительным пожертвованием организовала в Петербурге первый удобный ночлежный приют и сама им занималась, перенося бездну неприятностей. Вообще, она была очень доступна всем добрым чувствам и отзывалась живым содействием на всякое человеческое горе. При том все, что она делала для других, — это делалось ею не по-купечески, а очень деликатно. Словом, она была очень добрая и хорошо воспитанная женщина и даже набожная христианка, но только не православная. И переход из православия в протестантизм она сделала, как Достоевский правильно понимал, потому что была искренна и не могла сносить в себе никакой фальши. Но через это-то Достоевскому и было особенно жалко, что такая „горячая душа“ „ушла от своих и пристала к немцам“».
