Мы снова замолчали. Розовый свет скользил по линиям старого патефона и отражался яркими рубиновыми каплями в крошечных камешках на окладе иконы, висевшей в изголовье ее кровати.
— Вера — это не традиция, а поиск, вот как я думаю, — произнесла я решительно.
— Ну, и куда же ты в поиске своем направляешься? — спросила она.
— «Ad fontes!» — прошептали мои губы.
Инна Константиновна слегка нахмурилась. Нет, я не потеряла в ней преданного друга, но и не нашла единомышленницу. На прощание она обняла меня и прижала к себе. Тихий вздох вырвался из ее груди.
— Хотите — споем что-нибудь? — предложила я примирительно. С тех пор, как мы стали певчими в церкви, то часто пели в два голоса дома, и это было очень приятно, словно бы душа объединялась с душой. А в тот вечер особенно красивой и грустной казалась нам старая русская песня про волны и лодку.
«Меж крутых бережков
Волга-речка течет,
А за ней по волнам
Лёгка лодка плывет».
* * *
Нет ничего тяжелее, чем заставить себя переступить порог дома, где тебя не хотят видеть. Где люди, перед которыми ты полностью честен и открыт, считают тебя коварным и корыстным интриганом. Ростислав понимал, что убедить маму взглянуть на все происходящее без истерического сопротивления просто невозможно. Но если бы он, избегая ее, виделся со мной где-нибудь за пределами нашего дома, то она сказала бы, что он просто боится посмотреть ей в глаза.
Поэтому уже после того, как я пересказала ему мамино мнение о цели его визитов, он все-таки снова зашел к нам, чтобы пригласить меня прогуляться. Мама с порога стала обвинять его ни больше, ни меньше, как в разрушении нашей маленькой семьи.
— Посмотри, что ты сделал с Ниной, — говорила она, — она ведь уже не в своем уме! Видишь, какие у нее глаза стали ненормальные?
— Что вы, Анна Ивановна, — отвечал Ростислав с мягкостью и терпением, которые казались мне непостижимыми, — если бы у Нины были какие-то психические отклонения, она не смогла бы так успешно справляться с учебой в институте и не получила бы повышения на работе. (Меня перевели из машбюро в секретариат.)
Но мама его не слушала, она только пережидала, пока он закончит, чтобы снова говорить свое. Ростислав сказал, в конце концов, что подождет меня на улице.
Пока я причесывалась у зеркала, мама что-то нашла в своей сумке и с торжественным видом подошла ко мне. В руках у нее оказался ломтик просфоры и принесенная из церкви в бутылке святая вода.
— Выпей, — велела она, — в тебя бес вселился.
