Можно было бы, конечно, списать все на ее туповатость и дурное воспитание, но корни этого повсеместного видения главного греха женщин именно в абортах исходили, несомненно, из церкви. Главное — не сделать аборт, а выкинуть живого ребенка из своей жизни — это можно. Ведь на исповеди священник об этом не спросит, а про аборт — в первую очередь. Отец Георгий считал, что родиться сиротой при живых родителях есть просто испытание для души. «Не думаю, что Бог испытывает младенцев», — возражала я. «Ты многого еще не понимаешь», — сердито отвечал он. Но такой ответ меня не устраивал. Я стала подозревать, что у Бога должен быть другой.
* * *
Раз за разом мы вместе с Ростиславом путешествовали во времени. Древний мир, гонения на христиан во дни Нерона, средневековье, Вселенские соборы. У моего друга был удивительный талант развертывать перед глазами слушающего картины прошлого! Множество интересных деталей из жизни императоров, пап, полководцев — все это не только увлекало, но и порождало вопросы, о которых раньше я не задумывалась. Оказывается, были времена, когда в церкви не существовало таких привычных и кажущихся вечной данностью вещей, как литургия, иконы, крещение младенцев, не говоря уже о множестве разных праздников, вроде, например, Яблочного Спаса. Как же выглядела христианская вера без всего этого?
Ростислав говорил, что Библия представляет жизнь первых последователей Христа как жизнь общинную, даже с единой собственностью, что у них было «одно сердце». Значит, верующие жили радостями и печалями друг друга, как родственники! И вот эта глубокая взаимная привязанность чужих некогда людей была их знаковым отличием от всего остального мира, как и предсказывал Иисус.
На богослужения они собирались вместе в тех местах, где была возможность. Во времена Нерона — в подземных катакомбах, тайно, на рассвете. Для римского мира, выросшего на богатейшей греческой культуре и создавшего самую совершенную в мире государственность, христиане представлялись не более чем иудейской сектой, и сектой зловредной. Их обвиняли во всех смертных грехах, вплоть до поджога Рима, и, разумеется, чернь жаждала растерзать их. Но, даже рискуя жизнью, последователи нового учения оставались одной семьей и шли на риск, чтобы встретиться вместе. В их богослужениях были простота и определенная харизма — проповедывал тот, кто чувствовал в себе силу говорить от имени Бога. И все его слушали. Потом совершались совместное «преломление хлеба», общая трапеза, «вечеря Господня».
