Как только процедура осмотра закончилась, я снова нырнула под парту и стала внимательно изучать глазами пол. Крестика нигде не было. Он, наверное, провалился в щель между досками.
На следующем уроке, а это была математика, девочка, сидевшая позади меня, вдруг испуганно закричала: «Евгения Сергеевна! Евгения Сергеевна! Идите скорее сюда!» — и вскочила с места, показывая пальцем вниз, под свою парту. Все девочки моментально окружили ее, чтобы увидеть то страшное, что там обнаружилось. Евгения Сергеевна подошла и, нагнувшись, подняла с полу мой крестик и спросила:
— Чей это крестик, дети?
Все молчали, поглядывая друг на друга. Я тоже молчала, но ни на кого не смотрела. Тогда она сказала: «Наверное, это кто-то из второй смены потерял. Подумать только! У нас в школе! Крестики!», — и, завернув его в бумажку, словно это был паук, которого лучше не брать прямо в руки, засунула в свой кошелек.
Далее события разворачивались достаточно драматично, потому что мама, узнав о происшедшем, велела мне немедленно забрать крестик и принести его домой. Я понимала, что выбора у меня нет. Дело в том, что к описываемому моменту у меня уже не было бабушки, а чтобы понять мамину роль в моей жизни, нужно немного знать о ее прошлом.
* * *
Они познакомились в библиотеке транспортного института, где Нюра Никешина работала уборщицей. Ей, седьмому по счету крестьянскому чаду, едва исполнилось шестнадцать, когда, как я уже упоминала, из захолустного колхоза в русской глубинке семья перебралась в большой промышленный город в Украине.
Нюра была страшно худая, смуглая и замкнутая и даже, как говорили в старину, «грамоте» знала не твердо. Хотя, может быть, и существовала какая-то скрытая от беглого взгляда красивость в ее бледном, полуцыганском лице, во взгляде больших и всегда недоверчивых черных глаз.
А моему будущему отцу, учившемуся на инженерном факультете, минуло двадцать три. Он, Григорий Крючков, выделялся среди прочих студентов, потому что везде и во всем оказывался лучшим. То тут, то там слышался его веселый голос, то тут, то там мелькал размашистый контур его плеч. И хоть Нюра, приходя на работу, не поднимала глаз от пола, этот облик и голос ей были хорошо знакомы. А самое странное заключается в том, что и он, Григорий Крючков, ее заметил. Он даже знал, что зовут ее Нюрой. Их тайные встречи поначалу состояли из его слов и ее молчания, но это была любовь.
Диковатая и малограмотная Нюра не думала о том, женится ли на ней Григорий Крючков, и даже не говорила ему, что ждет ребенка. Она просто была рядом и жила им, дышала. Но совсем незадолго до рождения моего брата Вовы они расписались. Об этом, конечно же, никто в институте не знал.
