Отец продолжал буравить сына глазами-щелочками, ронял недовольные слова:
— Займетесь вы, как же. От вас дождешься. Воды — и той из колодца принести не можете, все матушке приходится одной делать.
Бабушка Варвара сидела здесь же, отмахнулась:
— Да чего ты, Клавдий, о чем ты говоришь? Что ж я, без рук совсем?
— Не в этом дело, матушка, а в том, что они ничего не хотят понимать. — Отец перегнулся через стол и тихо, но с большим значением, спросил у Станислава: — Сейчас какое время, ты знаешь? То-то и оно, что ты ничего не знаешь. Ты только и думаешь, что ногами работать. А надо иногда и головой думать. Сейчас такое время, когда происходит восстановление народного хозяйства. Соображаешь? И каждый, я в том числе и ты, должен быть к нему причастен. Слышал, Юрий? — Клавдий Вахтомин бросил взгляд на младшего сына.
— Слышал, — отозвался тот.
Станислав сказал:
— Я же с тобой не спорю, папа. Если ты надумал переезжать, тебя ничто не остановит.
Клавдий Сергеевич хмуро продолжал:
— Соображаешь. Именно так все и будет. У тебя хорошо подвешен язык, Станислав. Быть тебе агитатором, не меньше. Меня ничто не остановит, ты прав. — Он сцепил кисти рук и легонько ударил ими по столу. — Даже твоя насмешливая физиономия меня не остановит.
— Я не виноват, что у меня такое выражение лица.
— Вот-вот. Ты никогда ни в чем не виноват, а потом получается наоборот. Смотри мне в глаза, если не испытываешь вины! Вот так.
И только теперь Станислав услышал новость, которая многое объяснила ему в поведении отца.
— Я хочу, прежде всего, — сказал Клавдий Сергеевич, — чтобы в нашей семье, которую мы вместе начали строить, было все мирно и по-человечески. Я хочу, чтобы моя новая жена стала для вас хорошим другом, чтобы вы любили ее и уважали. Как родную мать.
— Какая жена? — спросил Юрка. Станислав смотрел на отца, но не видел его; мысли Станислава улетели далеко от этой комнаты, от теперешнего времени… Перед лицом возник вдруг образ буфетчицы с вокзала. Станислав много раз видел отца с ней, когда была еще жива мать. Правда, в те времена отец пил. Буфетчица Марина была высокая, худая женщина с накрашенными губами, черноволосая, ее волосы блестели, словно их намазали бриллиантином.
— Я ее знаю, — сказал Станислав.
— Знаешь? — Отец уставился на сына. — Откуда ты ее можешь знать?
— Я вас часто видел около стадиона. Ее звать Марина, которая буфетчица с вокзала…
— Дурак! — резко оборвал сына отец. — Чего ты мелешь? Какая Марина? Тебе что, приснилось?
