И тут послышались голоса:
— Ну вот! Теперь еще и свет пропал! Только этого нам не хватало!
— Эй, какую кнопку ты там нажал? Все выключилось…
— Я ничего не нажимал! Свет погас раньше.
— Была какая-то вспышка!
— Да, я видела молнию.
— А я никакой молнии не заметил.
— Где здесь у них пробки? Должен быть шкаф с…
— Господи!.. А это еще что такое?..
— Что… что происходит? Что там снаружи происходит?!
— Ребята, идите сюда… скорей! Вот это да!
— Да что там такое? Не толкайтесь!
— Небо, смотрите, небо… и звезды!
Все уже вышли наружу. Опустел темный зал с двумя бледными квадратами окон и прямоугольником побольше — дверным проемом как единственным ориентиром. Снаружи, на площади, звучат взволнованные голоса, по-детски восторженные возгласы. Они перебивают друг друга, и кажется, будто конца им не будет.
Уго выходит первым. Он задерживается на пороге и глядит вверх, потом неуверенно делает несколько шагов вперед, восхищенно вскрикивая. Все небо покрыто, усыпано, усеяно звездами. Все небо сейчас — сплошная россыпь света, миллионы крошечных точек, которые причудливым образом жмутся друг к другу и срастаются в гроздья, образуя зоны разной плотности. Но что больше всего впечатляет, так это невозмутимое спокойствие всего в целом. Звезды не вспыхивают и не мерцают — они излучают спокойный и холодный свет, в каждом случае с очень резко определенным источником, несмотря на обилие этих самых источников, — на черном фоне, черном как чернила, лишенном оттенков, совершенно одинаковом и бездонном. Нет ни одного облака. И только мягкий сухой ветерок, который и разогнал тучи, до сих пор еще кружит повсюду, вылизывая землю и скользя по коже чувственной лаской.
Остальные тоже начинают выходить. И никто в этот миг не способен испытывать ничего другого, кроме изумления и восхищения — самых непосредственных и элементарных.
— Это… это невероятно!
— Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?
— Нет, такого — никогда… никогда, даже в тот раз… нет, и тогда было совсем не так, не так…
— Даже страх берет от такого… от такого!..
— Как чудесно!
Это зрелище не меркнет, не рассеивается и не исчерпывает себя, как закат солнца. Оно остается все таким же величественным. Весь простор небесного свода дышит покоем и чистотой, которые становятся все явственнее, по мере того как зрачки избавляются от напряжения и расширяются, забывая недобрый свет ламп, горевших в зале.
Только по прошествии нескольких минут, когда иссяк поток первых стихийных восторгов, начинают рождаться вопросы.
