— Нет и еще раз нет, неправда, — говорит Ньевес, — мы поступили плохо, но… ничего непоправимого не случилось. У Андреса все в порядке, я с ним разговаривала; потому я и хотела, чтобы он приехал, чтобы вы сами увидели… И я не понимаю, почему его нет, не знаю, что с ним случилось…
— Ты по-прежнему ведешь себя как наивное дитя, — говорит Ибаньес. — Да, он хотел приехать, но в конце концов струсил. Рана не до такой степени зарубцевалась, как он тебя убеждал.
Только один Рафа, по всей очевидности, выпал из разговора. Он очень сосредоточенно смотрит на землю, постепенно приводя в нормальный ритм свое дыхание. Глаза у него покраснели. Марибель по-прежнему обнимает его, но это не мешает ей прислушиваться к тому, о чем говорят другие.
— Но, насколько я поняла, — робко вступает Кова, и все взгляды тотчас обращаются к ней — как всегда, когда она заговаривает, — уж не помню, кто мне это сказал, — ты так и не поговорила с ним лично, вы просто обменялись письмами по электронной почте.
— Ну и что? — отвечает Ньевес. — Это такая же форма связи, как и любая другая.
— А мне вот кажется довольно странным, — говорит Мария, — что он так ни разу ей и не позвонил.
— Он ее ни разу не завалил? — паясничает Уго.
— Очень остроумно, — огрызается Ньевес. — Просто Андрес… он был немного застенчивым.
— Немного? — вступает в разговор Марибель. — Да из него часто слова нельзя было вытянуть.
— Только когда он нервничал, — объясняет Ньевес таким тоном, словно ей неприятна эта тема. — И, как правило, при девочках он смущался еще больше, замыкался в себе. Да какая разница! Важно, что компьютер, клавиатура… для него они, наверно, гораздо удобнее.
— Ладно… Надо исходить из того, что ночь нам все-таки придется коротать здесь, — говорит Уго с циничной улыбкой, — хотя атмосфера уже накалена до предела.
— Есть еще один вариант: каждый сядет в свою машину — и мы разъедемся по домам, — говорит Ампаро.
— Нет! Только не это! — протестует Ньевес с прежней энергией. — Подождем до… до трех, вдруг небо прояснится, а если к тому времени ничего не изменится, тогда и будем решать… И прибавьте там звук, нет ничего тоскливей этого постоянного шелеста…
Первым реагирует Ибаньес. Он идет к музыкальному центру, несколько секунд шарит, отыскивая ручку, регулирующую звук, наконец находит и собирается мягко ее повернуть.
Но не успевает. Музыка неожиданно сама по себе умолкает. И в тот же миг за окнами происходит ослепительно-белая вспышка — она длится не дольше секунды. Тотчас гаснет свет — и зал погружается в полную темноту. Вернее, не совсем все-таки полную: глазам, привыкшим к свету, только в первую минуту мрак кажется непроглядным. Но очень скоро стало возможно различить бледный свет в маленьких окошках — едва заметное призрачное свечение, вроде того что льется глубокой ночью от ущербной луны.
