– Ну хорошо, что выбрались из чилаута. Нам бы ещё Милену обработать. Плутон?
– Диджей Милена будет через час. Скверная чика, но чертовски талантлива. Потрясные сеты крутит. Казантип умирал от её выкрутасов. У меня до сих пор нет её автографа и дарственной надписи на пластинке. Милена даже диск выпускает и планирует запустить собственный лейбл. Талантливая девочка, очень талантливая, но настаивает на увеличении гонорара. Иначе встанет в позу и откажется участвовать в марафоне. Ты бы, Ласт, пообещал ей премиальных? Может, ещё забудет или проштрафится, но зато контракт подпишет. Только так её уломать. Она и языком владеет. Её не проведёшь, как Свинча. Будь уверен.
На правах партийного председателя я вальяжно сложил руки на поясе.
– Уговорил. Посмотрим, что за перечница. Ей в самый раз для раскрутки альбома даже бесплатно участвовать в гастролях. И не фига понтоваться.
– Да, Ласт! Мы её сделаем! Мы её ещё чпокнем! Не фига понтоваться! – отозвался Митюха, проскулив, как борзый щенок.
В назначенный интервал появилась Милена. Плутон сообразил не вести её в шумный зал, а она предложила встретиться в vip-кабинете на третьем этаже, что-то наподобие её личной комнаты отдыха. Помещений в подвале на всех не хватало, и каждый уважающий себя музыкант требовал отдельные апартаменты.
Милена была недурна собой. Не Лиза, даже в подмётки ей не годится, но практикантам понравилась. Молодчики кинулись брать автографы с заранее припасёнными дисками (сукины дети привезли их из отчего дома).
На вид ей примерно тридцать пять. Немолода, согласитесь?! Милена жевала жвачку, и голос её не отличался звонкой тональностью. Наоборот, Милена хрипела, как Джо Кокер. Пустые пачки сигарет, раскиданные повсюду, объясняли причину её незабываемого тембра (сам я тогда пересаживался на пластыри). У неё слегка пучились бедра, и живот выползал из ремня. Попа была что надо, но груди почти отсутствовали. Самый серьёзный её недостаток, и к пластическому хирургу Милена не собиралась – даже лифчика не носила. Вшивая красная маечка скрывала плоские соски, и если б не они, то грудь походила бы на гладильную доску. В остальном в престарелой чике не было чего-то особенного.
Поздоровавшись на почти безупречном английском, она театрально выдавила изо рта жвачку и в том же духе приклеила её на декорационный бордюр, словно нарочно оставляя себе её про запас, по окончании переговоров отлепить и засунуть обратно. Неизвестно, что она ещё любила класть в рот, но он у неё был большим, как у Кракена, и каким-то полуразорванным, как у предпенсионных адвокатов от частого произношения защитных речей в оправдание подсудимых.
