— Пан Жолопович, — сказал Радусский, глядя на него холодным потухшим взглядом, — скажите мне только одно: есть ли у вас надежда снова выбиться в люди, снова разбогатеть?
— Никакой! Эх — хе — хе… Где уж там… На что тут надеяться? Я человек конченый.
— А хотелось бы вам разъезжать по Лжавцу в карете и содержать актрису?
Старик искоса поглядел на собеседника, и бледный румянец окрасил его серые впалые щеки.
— Теперь бы уж я не…
— Э, оставьте! Об этом лучше помолчим. Позвольте теперь мне сказать два слова, хотя вас они, конечно, не убедят. Вы, разумеется, до самой смерти будете опла кивать свое банкротство, но я считаю своим долгом сказать, как я смотрю на вещи. Были ли вы счастливы, когда катались на дутых шинах? Нет. Деньги доставляют массу удовольствий, но столько же, если не больше, огорчений. Кататься в карете, жить в большой квартире с целым штатом прислуги, посылать дочерей в пансионы и продавать лимоны по двойной цене — это каждый дурак сумеет. Но попасть из роскошного бельэтажа в тесную каморку на антресолях и посмеяться над этим фарсом — это далеко не всякий сумеет. Когда плохой актер играет в спектакле первую роль, зрители раздражены и скучают; но поставьте на самую третьестепенную роль превосходного актера — и спектакль оживет. Вы сейчас принадлежите к трудящимся, к порядочным людям, они — соль земли, — так какого же черта вы распускаете нюни?
— Э, легко вам говорить, — неприязненно возразил Жолопович. — Сами небось остановились в прекрасном номере, а не на антресолях, носите отличный костюм, а не какой‑нибудь кафтанишко.
— Ну, что ж, ведь мы все должны жить в чистоте и тепле и носить суконное платье, а не отрепья.
— Нечего сказать, убедили!
— Да, но как же этого добиться, если тунеядцы по глупости дают балы за балами, разъезжают в каретах, содержат из моды молодых бездельниц и просаживают таким образом наши деньги?
Швейцар надулся и сидел молча, насупившись.
Радусский почувствовал, что с одинаковым успехом мог бы убеждать верстовой столб. Поэтому он прекратил разговор, поблагодарил за гостеприимство и вышел. С улицы он снова вернулся и спросил:
— Скажите, пожалуйста, кого вы здесь знаете из молодых врачей?
Старик назвал несколько фамилий.
— А из молодых адвокатов? Нет ли здесь случайно Кощицкого?
— Как же, есть. Он живет на Фронтовой улице, в доме Миллера.
— Юзеф Кощицкий? Вы не знаете, его зовут Юзефом?
— Кажется, Юзефом.
Радусский на прощание кивнул головой и захлопнул за собой дверь.
