— Почему это Тугендка вырядилась сегодня в такую коротенькую юбочку? Не слишком ли она спереди коротка? Ой — ой — сй… Хорошо, если меня глаза обманывают… — изрекал он однообразно, пока гувернантка вертелась около стола, разливая суп…
Злополучная старая дева густо покраснела и проглотила набежавшую слезу. После нее старикашка взял в оборот своего зятя.
— Что это, — обратился он к пани Наталье, — говорят, Вицусь обижен на меня, грешного, за то, что я не выплачиваю ему твоего приданого. Не ездит ко мне, брезгует, наглец, моим хлебом — солью. Ну, пусть брезгует, пусть… Чем я виноват? У меня у самого нет ни гроша за душой. Что я ему дам? Вот эти туфли? Оба пожертвовать не могу, но один… с удовольствием… Вот этот похуже, с оторванным задником…
При этих словах он снял с ноги туфель и протянул его дочери в тот момент, когда она поднесла ко рту первую ложку супа.
— Вицусь, мой почтительный зятек, всюду болтает, будто я скряга, скопидом, все свое добро хочу унести с собой в могилу. Хорош гусь! Передай ему, пожалуй ста, от моего имени, чтобы он зря не чесал язык, все это напрасно. Умирать я еще не собираюсь, да и нет у меня ничего такого, что стоило бы захватить с собой, когда отправлюсь к праотцам. Ты сама, Наталочка, можешь ему подтвердить, какая у нас сегодня на обед жалкая похлебка. Не правда ли, пан Улевич?
— Ну, что вы, сударь!
— Значит, по — вашему, это хорошая похлебка? Удивляюсь вашему вкусу, очень удивляюсь. Нет, дорогой мой! Это самый скверный суп в мире. Обратите внимание, как он застревает в глотке у этого болвана!
Кубусь понял, о ком идет речь, но не подал виду.
— Это я, дорогой пан, называю болваном своего сына, своего родного сына Зигмуся… — продолжал безжалостный брюзга.
На лицах у всех присутствующих изображалось глубокое, покорное терпение. Сразу было видно, что они привыкли к этим разговорам.
— А ты что это сегодня так расфуфырилась? — обратился пан Заброцкий к панне Терезе. Но как только он начал говорить, она вскочила и с плачем убежала в соседнюю комнату.
Панна Тугенд завела с Кубусем оживленный разговор о литературе, о газетах, театре, политике и т. д., стараясь хоть как‑нибудь прервать болтовню старика. Но, увы, все было тщетно!
— Та — та — та, вот это штука, баба метко бьет из лука! — вскричал он. — Зачем вам попусту терять время с этой сентиментальной старухой? Она еще, пожалуй, начнет вам декламировать стихи. А уж если начнет, тогда пиши пропало! Приведите‑ка, сударь, лучше из соседней комнаты мою дочку. Уверен, что она только вас, как гостя, послушает…
