Когда дед отдал душу богу, Назар стал хозяином мельницы. Все чаще и чаще проводил он неспокойные дни и ночи: о нем начинали поговаривать, что он-де кулак-мироед.
Приближалась коллективизация, пошел слух, что мельницу конфискуют. Но время листало календарь, слух не подтверждался.
Ударил в набат год тридцатый — и слово «колхоз» не сходило с уст людей.
Кулаки люто противились рождению колхозов. Травили скот, жгли хозяйственные постройки. Сеяли смуту и убивали из-за угла колхозных вожаков и сельских активистов.
Шастая к своим дружкам, Федька невольно становился свидетелем шумных разговоров, слышал, как поминали недобрым словом Назара Крапивку, его отца…
Сам Назар чувствовал, что близится крах, и однажды хотел было спалить мельницу, но не отважился, да и жена Настасья его отговаривала.
— Зачем зло свое выказывать? — убеждала она. — Прознают — в тюрьме сгноят, а может, и вовсе под расстрел подведут. Лучше по-доброму отдать. Нет у них другого мельника. Может, они тебя и оставят.
Назар выслушивал молча и понуро говорил:
— Так уж и оставят! Держи карман шире! Разве не слыхала, как мужиков с родных мест выколупливают? Тут дело Сибирью пахнет. — Но, помыслив, соглашался с женой. — Может, верно, отдать. Авось не угонят тогда с отцовской могилы. Мне бы только с духом собраться, чтобы не передумать…
Федька с ватажкой ребят пускал бумажного змея с мочальным хвостом.
Змей взлетел высоко, но вдруг нитка запуталась в макушке долговязой сосны.
Было жаль змея, и тогда вызвался Федька влезть по голому стволу на верхотуру, чтобы освободить пленника.
Измерив взглядом сосну и поплевав на ладони, он стал взбираться. Мальчишки шумно подзадоривали его. Федька достиг середины, передохнул, прижавшись к липко-шершавому стволу, и снова, откинув голову, начал упрямо подтягиваться по вершку-вершочку к цели.
Наконец, ухватившись за первый сучок жидкой кроны, радостно крикнул:
— Э-ге-гей! Эй, вы!
И, глянув вниз, увидел рослого парня, подошедшего к ватажке.
Чтобы доказать свою удаль, Федька полез еще выше, на самую макушку, и отцепил запутавшуюся нитку.
Змей ожил. Мочальный хвост колыхнулся, поплыл в воздухе.
Федька лихо, не ободрав рук, спустился на землю.
— Не страшно? — спросил рослый парень.
— Ни капельки, — бойко ответил Федька.
— Змей лучше в поле или по берегу пускать, — посоветовал рослый. — Наши мальцы так играют.
— Чьи ваши? — спросил Федька.
— Михайловские.
— Это за железной дорогой?
— Там, — сказал рослый и похлопал Федьку по плечу. — А ведь мы с тобой встречались. Помнишь, на пароме…
