— С королевским кораблем? Вы так буквально придерживаетесь своего свидетельства, что считаете себя в праве сражаться с крейсерами короля?
— Разве только один на свете король Георг II? Может-быть, корабль носил белый флаг или датский. Этот человек мог бы наследовать мне в командовании кораблем, если бы он не родился под несчастной звездой. Я думаю, что умер бы спокойнее, если бы был уверен, что этот прекрасный корабль попадет в руки человека, который воспользуется им должным образом.
— Без сомнения, арматоры[11] судна избрали бы вам наследника, если бы произошло подобное несчастье.
— Мои арматоры — люди очень рассудительные! — возразил капитан с многозначительной улыбкой.
— Они сговорчивы. Я вижу, что они, снаряжая судно, не позабыли снабдить его флагами. Они позволили вам выбрать тот, который больше вам нравится?
В момент, когда был сделан этот вопрос, взгляды моряков встретились.
Капитан вынул флаг из полуоткрытого ящика, в котором Уильдер увидел и другие, и, развернув его во всю ширину, ответил:
— Вот лилии Франции, как вы видите, — эмблема, достойная ваших французов. Вот расчетливый голландец, простой, прочный и недорогой. Этот флаг мало в моем вкусе. Вот ваш хвастливый буржуа из Гамбурга. Вот полумесяц Турции; пусть они наслаждаются отдыхом, им редко удается торжествовать на море. А это — маленькие спутники, витающие вокруг могущественной луны, — ваши берберийцы, из Африки; я мало имел сношений с этими господами, потому что они редко возят ценные грузы. Однако, — прибавил он, бросив взгляд на шелковый диван, возле которого сидел Уильдер, — мы иногда встречались и не отказывались от визита. А вот кого я люблю! Пышный, великолепный испанец! Это желтое поле напоминает богатство его рудников. А эта корона? Она кажется вылитой из золота, — так и хочется протянуть руку, чтобы схватить ее. Взгляните теперь на португальца, более скромного, но все еще великолепного. Вот мужественный и доблестный датчанин; вот неутомимый швед; оставим эту мелюзгу, которая старается иметь собственные армии, как великие державы! Вот ваш изнеженный неаполитанец. А! Вот ключи Неба! Под этим флагом я встретился однажды нос к носу с тяжелым корсаром из Алжира.
— Как! Вы напали на него под знаменем церкви?
— Да! Я рисовал себе удивление врага, когда он увидит, что мы не пускаемся в молитвы. Едва мы послали ему один или два залпа, как он решил, что Аллах судил ему сдаться. Потом мы обменялись некоторыми товарами и расстались. Я оставил его в открытом море курить трубку, с немного накренившимся судном, со сломанной фок-мачтой и с шестью или с семью дырами в его скорлупе, в которые вода хлестала с такою же скоростью, с какой ее выкачивали матросы. Но это, по его понятиям, предопределило небо, — и он, по своей глупости, был доволен этим.
