— Значит, у тебя есть предчувствие, что нарушитель пойдет прямо на нас?
— Ну!
Смолин тихонько ткнул напарника.
— Брось, Паша, допрашивать. Посмотри лучше, что вокруг тебя делается. Ну и луна! Ну и снега! Ну и ночь! Сроду такой не видел.
Но Егорычев был глух к природе. Смотрел и ничего не видел. Его мысли занимал Смолин. Он хотел знать до конца, что это за человек и как он стал знаменитым пограничником западной границы.
Морозный месяц с бледным ореолом выкатился почти на самую середину неба. В его сильном свете тускло тлели звезды. Снега сверкали, отражая лунный свет. Каждая снежинка светилась нежным холодно-голубым огоньком. Ветви деревьев не шевелились. Мороз давил землю молча. Стояла тишайшая тишина. Полет летучей мыши — и тот произвел бы шум. Природа замерла, как всегда перед рассветом, и думала великую свою думу.
В такую ночь не поднимется рука творить злое дело. Сейчас невозможно и думать плохо. Этот проникающий в душу свет, эта полная смысла тишина, этот предрассветный покой пробуждают в человеке только прекрасные мысли, чувства и желания, делают его сильнее, мудрее.
Ночь-красавица. Ночь, щедро раскрывающая людям тайны величия каждого мгновения жизни.
После долгого раздумья Егорычев опять заговорил и опять о своем, о том, что волновало его.
— А что такое чутье? Откуда оно берется? Всем доступно или только таким, как ты, старшина?
Смолин слышал голос Егорычева, но не понимал, что тот говорил. Все его внимание было отдано Аргону. Собака вскинула голову, настороженно поводила твердыми ушами и напряглась всеми мускулами. Она что-то слышала. Едва внятный скрип лыж на лесной просеке или мягкие шаги на снегу? Вкрадчивую поступь волчьих лап или панический бег оленей, кем-то напуганных? Источник звука удален от пограничников не менее чем на двести пятьдесят метров. Дальше Аргон не слышит малых шумов.
Смолин смотрел на белую, залитую светом равнину, на дальний лес и думал: человек или зверь? В том, что сигнал не ложный, он не сомневался.
Егорычев продолжал говорить. Смолин схватил напарника за руку, крепко сжал и заставил замолчать. Аргон повернул голову, выразительно, как бы подавая сигнал тревоги, посмотрел на Смолина. Ясно! Где-то близко пробирается человек. На волка или кабана Аргон реагировал бы глуховатым рычанием.
— Что?.. Где? Откуда? — обалдело спросил Егорычев пересохшими губами.
Смолин кивнул вперед, на чуть потемневшие, казалось, снега. Егорычев смотрел вперед во все глаза и ничего, ровно ничего не видел. Белизна, всюду белизна, ни единого темного пятнышка.
