Шпана | страница 47
— Дай-ка тыщонку.
— Нету у меня, — отрезал Сырок.
Тогда желтоватые глаза Америго впились в стоявшего позади Кудрявого.
— Гони деньги.
Кудрявый замялся.
— Да ладно, я тебе верну, я ж не вор, в самом-то деле!
— Дай ему, — посоветовал Сырок, — все равно не отвяжется.
— Выигрыш пополам, — заявил Кудрявый и выудил из кармана бумажку. — А продуешь — половину мне вернешь.
— Я ж не вор, в самом-то деле, — повторил Америго. — Как скажешь, так и будет.
Нетерпеливо выхватив у него купюру, Америго разменял ее и поставил на кон три сотни. Из рук сдающего к нему скользнули, словно смазанные маслом, карты. Колода сюда, колода туда: картежнику довольно одного взгляда, чтобы понять, как складывается игра.
Первый кон Америго выиграл и чуть скосил глаза на Кудрявого, который с угрюмым видом наблюдал за происходящим. Зато Сырок неожиданно развеселился.
— Эх, где-то бычок у меня был! — сказал он и выудил из кармана окурок.
Америго выиграл и во втором кону; припрятав выигрыш, он перемолвился словом с прилизанным извозчиком: тот хоть и проигрался, но не отходил от стола. На Кудрявого и Сырка он глянул мельком и подмигнул, чтоб не выступали. Однако вскоре удача изменила ему, и после пяти или шести конов он остался в нулях. В глазах, обращенных к Сырку и Кудрявому, вновь появилось больное, измученное выражение. Кудрявый, кстати, тоже чуть не плакал. Но ни он, ни Сырок не посмели упрекнуть Америго или напомнить о долге. Тот встал из — за стола и принялся наблюдать за игрой, мысленно производя подсчеты и время от времени пытаясь объяснить Выпивохе, отчего остался в проигрыше. Немного погодя он вновь обратился к Кудрявому:
— Гони еще денег!
— Совсем сбрендил? — окрысился Кудрявый.
— А кто мне долг вернет?
Америго немного помолчал и опять за свое:
— Деньги давай!
— Нет, уж, — уперся Кудрявый, — в эти игры я больше не играю.
Но Америго, должно быть, уловил неуверенность в тоне и стал еще настойчивее сверлить его взглядом.
— Слышь, что скажу… — Стальной хваткой он сжал запястье Кудрявого и, словно чурку, вывел его из кухни на галерею. Снаружи опять заморосило, но сквозь рваные тучи то и дело пробивалась луна.
— Ты мне как брат, — зашептал Америго. — Ты слушай, чего тебе говорят: у меня что на языке, то и на душе. Спроси кого хошь про Америго, хоть в Тибуртино, хоть в Пьетралате, меня тут каждая собака знает, я тут самый уважаемый человек. Ежели я могу кому помочь, так помогаю, никогда не откажу. Потому, ежели я кого прошу помочь, так и мне должны помогать, правда ведь?