"Бряцающие цепями ключицы... мокрые следы от рыбацких сапог... там тоже была девочка, державшая раздетую куклу за пластиковую ногу, с криком "это из-за тебя", бившая ее об угол письменного стола..."
Опустившийся на колени, он взял ажурную принадлежность дамского туалета и, прижав к лицу, вдохнул...
У куклы не было глазниц. Ее руки с растопыренными пальцами поднимались с каждым взмахом и с каждым ударом опускались.
"У нее не может быть другого лица - родинка над верхней губой и маленький, едва заметный шрам справа возле брови - мое дыханье прерывистое, как у собаки..." - он поднялся. В голове, стуча колесами о стыки рельс, проносился локомотив. Вышел, немного пошатываясь, прислонившись плечом к стене.
Была уже глубокая ночь. Шел проливной дождь и его было слышно. Усевшись на мусорные пакеты возле двери, он закурил:
...все это слишком реально...
раз, два, три...
...кеды шелестят по сыплющимся бетонным ступеням вниз - там ливень и уже за полночь. По правде говоря... нет... не надо... просто молчи... просто неудобно от того, что мусорный пакет, забитый доверху, соскальзывает с плеча...
раз... два...
К черту все! Что с ней стало? Вещи - в мусор, куда - она? В каком-нибудь баре подает счета... раз, два... по утрам варит кофе и, кутаясь в халат, смотрит на еще холодное солнце... помнит ли? Мне не зачем хранить чужой хлам чужого прошлого...
В курортном греческом городке, в номере за двадцатку в уплату услуг она сидела, съежившись, на кровати, укутавшись в бардового цвета простыню и курила. Остекленевший взгляд не замечал как деловито повязывал галстук пожилой, одутловатый грек, бормоча что-то себе под нос. До нее доносились только бессвязные отрывки: "...ты же знаешь... ну... а в понедельник придет бабушка... Панает веселится... чертова пуговица... хорошо..." Звук хлопнувшей за ним двери раздался в ее ушах громом и заставил вздрогнуть. Сигарета, еще дымящаяся, упала на затоптанный ковер, на котором валялась пара смятых десяток...
За широко распахнутым окном, в самом низу - круглосуточная забегаловка с бойким, никогда не спящим хозяином - арабом, маленькие, мельтешащие, темные фигурки чужестранцев и мост бесконечно длинный, уходящий вереницей фонарей за самый горизонт, за которым кварталы, кварталы, кварталы уже давно покоящихся людей. Именно этот мост. Именно сейчас. Самое главное в жизни. И самое последнее...
три...
Он не слышал раскатов грома. Под надетым на голову капюшоном куртки наушники выдавали на предельной громкости старые песни radiohead:
