— Такую же судьбу вы пророчите и нам? — раздраженно спросил Циц.
— А какие основания у вас думать, что с вами обойдутся иначе? — усмехнулся Маркс.
— Мы не прусское Собрание, а общенемецкое!
— Ну и что? — сдерживая холодный гнев, спросил Маркс. — Да, вы общенемецкое, но у вас же нет ни войска, чтобы себя защитить, ни денег, чтобы хоть нанять для этой цели наемников. А генералов никогда не смущают вывески, когда они отдают команду «Огонь!».
— Конечно, все так и есть! — горячо воскликнул Трюцшлер. — Но именно поэтому — как мы можем возглавить движение?
— В этом все дело, — спокойно ответил Маркс, довольный тем, что наконец-то добрался до сути. — Проблема очень проста, но для своего решения требует энергии и бесстрашия. У вас нет своей вооруженной силы. Так надо обрести ее! Как? Призвать сюда, во Франкфурт, революционные армии Бадена и Пфальца. Власть не стоит ни гроша, если у нее нет своей вооруженной силы.
— А дальше?
— Вы станете реальным органом борьбы за конституцию, знаменем этой борьбы и ее штабом, и к вам присоединятся борцы в других краях Германии, где вполне вероятны новые восстания.
Маркс замолчал, и несколько секунд длилась напряженная тишина.
— Все это очень предположительно, — сказал наконец Франц Циц. — Это только ваша гипотеза.
— А вы хотели бы твердых гарантий? — язвительно вмешался хранивший до сих пор полное молчание Энгельс. — Политика вообще, а революции особенно, мало похожи на банк, выплачивающий твердые проценты на вложенный капитал.
— Спасибо за разъяснение, господин Энгельс, — Циц криво усмехнулся полными сытыми губами, — но я знал это еще лет двадцать пять тому назад, когда был несколько моложе, чем вы ныне.
Молодость Энгельса — тем более что он казался моложе своих лет, — как видно, смущала многих депутатов, а Цицу она просто не внушала доверия.
— А как вы это мыслите себе с чисто военной точки зрения? — спросил Трюцшлер, он был всего года на два старше Энгельса, и тот не казался ему юнцом, выскочкой.
— С военным аспектом вопроса вас как раз и намерен познакомить мой коллега, — сказал Маркс.
Энгельс встал, так он чувствовал себя лучше, удобнее.
— Господа, вы знаете, как и почему было подавлено июньское восстание в Париже…
— Еще бы не знать! — тут же подхватил Циц. — Восставших было тысяч сорок — сорок пять, а у генерала Кавеньяка — двести пятьдесят.
— Да, это одна из главных причин, — согласился Энгельс; он не любил, когда его перебивали, но тут надо было терпеть. — Но не единственная. История войн знает немало примеров, когда и при худшем соотношении сил меньшинство оказывало достойное сопротивление и даже одерживало победы.
