Но однажды, возвратившись с сеанса от Ромни, она нашла его в картинной галерее, где он, совершенно потерянный, сидел перед пустым мольбертом, на котором раньше стояла «Венера» Корреджо. Картина исчезла.
Всхлипывая, она опустилась рядом с ним на колени, хотела обхватить его руками. Он испуганно вскочил, разразился неестественным смехом. Что с ней? Картина была повреждена. И он отдал ее на реставрацию одному художнику. И вообще все ее беспокойство чрезмерно и совершенно излишне. Если бы ему понадобились деньги, у него еще достаточно друзей, которые охотно поспешили бы ему на помощь. Но он в ней не нуждается. У него еще есть больше, чем нужно. Он показал ей горсть золотых монет, просто вынув их из кармана.
И в наказание за то, что ей чудятся призраки, она — таков был его приговор — поедет с ним вечером в Рэнюлэ[54] на концерт, на котором ожидалось присутствие двора. И пусть наденет свое лучшее платье и самые дорогие украшения. Он хочет показать завистникам и клеветникам, что не разорен. Что положение его сейчас лучше, чем когда-либо.
Он смеялся. Но обмануть Эмму ему не удалось. Скрытый огонь его глаз говорил о полном смятении души.
* * *
Гревилл поехал раньше, чтобы купить билеты. Выйдя из своего экипажа у ворот Рэнюлэ, Эмма увидела Ромни, беседующего с каким-то возбужденно жестикулировавшим господином. Ромни познакомил их. Незнакомец оказался итальянцем Галлини, импресарио концерта. Здесь он ожидал прибытия двора. Ему удалось пригласить на концерт певицу Джорджину Банти, только что вернувшуюся из триумфальной гастроли по столицам Европы, и заинтересовать королеву Шарлотту неаполитанскими народными песнями прославленной примадонны. А теперь Банти в туманном Лондоне простудилась и в последний момент отказалась выступить. Он был в отчаянии. Гордая королева примет выпадение из программы песен, ради которых она только и согласилась приехать на концерт, за оскорбление и накажет Галлини, ввергнув его в немилость. Если бы он мог хотя бы предложить что-нибудь стоящее взамен этого номера! Может, это могло бы умерить ее гнев!
Эмме внезапно пришла в голову мысль:
— Может быть, я смогу помочь вам, сеньор Галлини! Правда, я пою не неаполитанские песни, но может быть, все-таки понравятся и мои песни древневаллийских бардов. Я сама аккомпанирую себе, стало быть, не нужны репетиции с оркестром. Лютня у вас, наверно, найдется?
Галлини слушал пораженный, не зная, что и думать.
— Конечно! — сказал он, помедлив. — С вашей стороны очень любезно сделать такое предложение. Но… вопрос в том…
