Если зимний ветер, дующий над бухтой Покойников, не выдул из моего мозга пыль воспоминаний о прошлом, этой осенью исполнится семь лет с того дня, когда я в первый раз поднимался по лестнице, ведущей в преддверие Афинского Акрополя. Семь лет. В то время я был моряком, морским офицером. Вас удивляет это? Я все-таки был офицером. Почему я больше не офицер, почему я стал таким, каким вы меня сейчас видите, ловцом водорослей и обломков погибших кораблей, опустошителем бухты Покойников? Это не ваше дело. Вы слишком любопытны.
Садитесь и слушайте.
…Бухта Покойников. Конечно, в дни новолуния здесь творятся странные вещи. Зеленым трупам, погруженным в яму на дне, покрытым покровом из водорослей, надоедает неподвижность, они шевелятся, поднимаются, всплывают к поверхности, чтобы взглянуть на лодки, полные живых людей, которые сейчас умрут, как только лодка опрокинется. Да, здесь творятся странные вещи, но и в других местах случается то же, иногда даже худшее.
Осенью тому исполнится семь лет… Я служил вахтенным начальником на «Коршуне» – яхте французского посла в Блистательном Порту.
В то время я был счастлив. Вернее, мне казалось, что я счастлив. Я любил и был любим. Я был молод. Теперь «Коршун» догнивает в какой-то гавани – на корабельном кладбище. Женщина, которую я любил и которая меня любила, умерла. Поезжайте посмотреть на ее могилу. Она похоронена на кладбище в Боконьяно, на Корсике, у входа под кипарисами, черный камень с высеченной надписью Клодина.
Я теперь более мертв, чем многие покойники, заколоченные в гробу. Пройдет еще немного времени, и память обо мне совершенно исчезнет.
* * *
Это было после полудня дивного осеннего дня. Несмотря на сильный ветер, было тепло. В воздухе стояли тучи меловой пыли. На лестнице нам приходилось бороться с ветром, чтобы сохранить равновесие. Я шел первым. Клодина шла следом, держась руками за мой пояс. Дартус, отставший на несколько ступенек, смеялся над нами, говоря, что мы неприличны: одежда плотно облегала тела из-за ветра. Дартус был нашим общим с Клодиной другом. Другом, и только. Он был честный человек. И Клодина любила меня.
В преддверии Акрополя нас встретила группа Пропилеев, позлащенная солнцем. С тех пор прошло семь лет, семь лет горя и беспросветной тьмы, но стоит мне закрыть глаза, и я отчетливо вижу эту дивную картину, озаренную солнцем. Парфенон… Победа без крыльев…
Акрополь. Вы знаете его музей, на востоке от храмов. Маленький музей, хранящий все самое ценное, найденное при раскопках в Акрополе. Все, что было случайно найдено под плитами Парфенона. Вы знаете: под Парфеноном была сделана таинственная находка: двадцать две женские фигуры, почти невредимые, раскрашенные в цвета жизни. Двадцать две воскресшие женщины, с улыбкой восставшие из своей могилы. Не богини и не королевы. Не обнаженные, как Афродита, не облеченные в тунику, как Гера или Афина; нет, они одеты по последней моде того времени, очень элегантно, причесаны и завиты; губы, щеки и глаза подведены и подкрашены; это обыкновенные смертные – у них нет ни скипетров, ни корон, ни диадем. Женщины, просто светские женщины, как вы, слушающие мой рассказ, и очень красивые женщины. Привлекательные, томные, способные любить и быть любимыми; возлюбленные, любовницы – словом, парижанки, парижанки древних Афин.
