— Наверное, — пожимаю я плечами. — Хотя вряд ли это не его стиль.
Но ведь и предложение покувыркаться в постели втроем тоже не его стиль. Как я могу теперь судить?
— Он же был разозлен. Что, если это его рук дело?
— Тогда где же он? Вчера вечером я была у него дома. Он не появлялся там со дня исчезновения. Как он мог разослать пленку, если даже не заходил за ней?
Бадди снова что-то записывает в блокнот. Наверняка он размышляет о том, как я могла впутаться в отношения с парнем, который вот так взял и исчез и, возможно, даже отомстил мне таким грязным способом, — вот что он думает! В школе Бадди всегда неплохо ко мне относился, даже больше того — я ему нравилась. Но теперь у него жена и дочка — добропорядочный семьянин. А я вляпалась в гадкие неприятности. Аморальная история, вот как это выглядит!
Просто не верю, что оплатила вчера все эти кучи счетов! Какая я дура! Теперь осталась почти без денег, да еще с подмоченной репутацией.
— Ты и сейчас можешь зайти в его квартиру?
— У меня есть ключ.
— Отлично. Завтра утром съездим и поглядим, что к чему. Надо узнать, как отсняли пленку.
— Хочешь сказать, что тоже поедешь? В Нью-Йорк?
— А что такого? — кивает Бадди. — А пока тебе надо съездить к матери. Будет жестоким, если она узнает не от тебя.
— Ты сама смотрела кассету? — У матери спокойный тон. Она неторопливо переворачивает полено в камине. Должен заехать ее приятель, Мак Клири, поэтому мама решила разжечь огонь.
— Да.
— Она очень откровенная? — Губы у матери превратились в одну тонкую линию. Она продолжает так и эдак раскладывать поленья, чтобы чем-то занять руки.
— Да.
На душе очень погано. Мать прожила в Каслфорде более тридцати лет. Половину жизни! Конечно, Харрингтонов часто окружали скандалы — дедушка постоянно становился их объектом, а на старости лет покончил с собой. Но никогда, никогда женщины нашей семьи не оказывались на пленке с раздвинутыми ногами! На пленке для всеобщего просмотра!
— Но ты же не знала, что вас снимают. Это же личное. — Теперь мама просто смотрит на деревяшки в камине.
— Это так.
— Ты делала что-нибудь такое, о чем могла бы впоследствии пожалеть? Я имею в виду, даже если бы тебя не снимали.
Понятно. Была ли я пьяна, или делала что-то совершенно непристойное. Не думаю, чтобы пенис между грудей был для меня чем-то, о чем можно пожалеть. Но ведь все обретает иной смысл, если это смотрит целый город.
— Нет, — медленно говорю я. — Мама, мне так жаль. Мне так нелегко. Я и представить не могла, что Спенсер может со мной так поступить!
