— Выйди на минутку в коридор. Я слышу голос Его преосвященства. А ты присмотри за раненым, Юсуф, и позови меня, если будет нужно.
— Да, хозяин, — отозвался мальчик, в который раз поражаясь, как тот определяет, что это он вошел в комнату. Получая указания лекаря, мальчик одновременно прислушивался к тому, что говорил Паскуаль. Тот очень торопился, но говорил так быстро и с таким непонятным для Юсуфа акцентом, что тому удалось разобрать всего несколько слов.
Раненый умолк, чтобы перевести дыхание. Склонившись над ним, Юсуф поднес к его губам кружку с водой, а затем осторожно протер влажной тряпицей лицо. Сделав это, он тактично отступил на шаг назад.
— Я должен сообщить об этом немедленно, — промолвил Улибе тихо, но абсолютно разборчиво. — Но неужели вы не можете сказать, кто это сделал? Может быть, вы видели его хотя бы мельком? Одежда? Голос? Был ли он верхом?
Звук открывающейся двери заставил Юсуфа обернуться, и он увидел, что в комнату входят Его преосвященство епископ, его хозяин и Ракель.
— Я знаю достаточно хорошо, — прошептал раненый и болезненно закашлялся.
Юсуф быстро подскочил к нему, чтобы утереть ручеек крови, выступивший на губах. Ракель что-то быстро прошептала отцу.
Паскуалю удалось сделать еще один глубокий вдох и продолжать говорить голосом, больше похожим на бормотание. Он замолчал и улыбнулся. Или, возможно, подумал Юсуф, это гримаса боли. По-прежнему, это казалось улыбкой. Затем он закрыл глаза, словно сосредотачивал свои утекающие силы для нового вздоха.
— Ваше преосвященство, теперь или никогда, — печально произнес лекарь и в сопровождении дочери вышел в коридор, в то время как двое священников вошли в комнату для исполнения соборования. Юсуф, положив салфетку и поставив кружку, быстро выскользнул из комнаты следом за ними.
За то короткое время, что они провели у одра умирающего, начался день. Едва Юсуф открыл рот, чтобы задать вопрос своему хозяину, звон колоколов заглушил все остальные звуки. Когда они растаяли в воздухе, он осознал, что повсюду во дворце уже полно людей, проснувшихся, одевшихся и приступивших к своим повседневным заботам. Разговоры, типичные для дня, не имели ни малейшего отношения к событиям, случившимся перед рассветом.
— Какие это были колокола? — спросил он, неожиданно испугавшись, что сейчас уже позднее, чем он думал.
— Первые часы, — с отсутствующим видом ответил Бернат, продолжавший свое дежурство в коридоре.
— Он умирает, — тихо сказал Исаак. — Мы ему больше ничем не в силах помочь.
