— Да, конечно, — кивнул он, — сердечный приступ — это вполне вероятно. Вы знаете кого-нибудь, у кого был дубликат ключа?
— Ключа?.. Ах, да… Нет, не знаю… Хотя, дайте-ка подумать… Может быть, у Сюзи, ее подруги. Да, наверняка у Сюзи. О других я не знаю.
Бертеги несколько мгновений пристально смотрел на горничную, и она густо покраснела.
— И у меня, конечно же, но…
Слова замерли у нее на губах. Она смотрела на Бертеги с таким видом, словно спрашивала: «Вы не верите, что она была одна? Вы не верите в несчастный случай?»
Шорох шагов по гравию, донесшийся снаружи, уведомил о прибытии судмедэксперта. Клеман отправился его встречать.
Оставшись наедине с Бертеги, Мадлен Рабатэ снова с тревогой на него взглянула.
— Вы знаете кого-нибудь, кого нужно уведомить о ее смерти? — спросил он. — Кого-нибудь из родственников?.. Мужа? — добавил он, кивнув на фотографии.
Тон комиссара, казалось, слегка ее ободрил.
— Она вдова. (Горничная нахмурилась.) То есть была вдовой…
— Может быть, ее сын?..
Горничная отвела глаза.
— Сын… он ее никогда не навещал. Хотя живет в Париже, оттуда ехать меньше двух часов на экспрессе, но… Я даже не знаю, перезванивались ли они. Она никогда о нем не говорила.
Немного помедлив, Мадлен Рабатэ добавила:
— Он — знаменитость.
Словно эхо этих слов, сверху донеслись звуки шагов Клемана и судмедэксперта, вошедших в спальню.
— Знаменитость? — удивленно повторил Бертеги, вспоминая мужчину с темно-серыми глазами, чье лицо увидел на фотографии.
— Да, он писатель, — ответила горничная. — Его книги здесь есть, — добавила она. — Если хотите, я вам их покажу, они стоят в гостиной.
— Следую за вами.
Горничная поднялась и, неловко ступая семенящей и одновременно тяжелой походкой в своем бесформенном платье, провела Бертеги в комнату, похожую на все остальные комнаты этого дома, с такой же, как и везде, обстановкой, состоящей из разнородных предметов мебели, безделушек и диванных подушечек, видимо, собиравшихся от случая к случаю в течение всей жизни.
Мадлен Рабатэ пересекла комнату и подошла к небольшому шкафчику, заставленному дешевыми безделушками, дыша так тяжело, словно прошла минимум полкилометра.
— Вот…
Бертеги приблизился. Между двумя фарфоровыми ангелочками стояли в ряд несколько книг, обложки которых напоминали об оформлении детективных романов. Одна из книг была развернута так, что обложка была видна полностью. Бертеги тут же узнал ее: на голубом фоне — цветок лилии с капелькой крови на лепестке… Точно такую же книгу он видел на ночном столике жены этой весной (Мэрил была аспиранткой на кафедре английской литературы, и в течение тех девяти лет, что они были женаты, Бертеги всегда засыпал под шорох переворачиваемых ею книжных страниц). «Голубая лилия». Фотографию автора он тоже узнал — она была точной копией того снимка, что стоял на комоде, только поменьше. Понятно, почему он не узнал этого человека с первого взгляда: как-то не ожидаешь увидеть фотографию писателя, которого читает твоя жена, на комоде возле трупа, распростертого у твоих ног.
