Нахимовцы — герои, тоже слава и гордость. Настоящие русские имена. А может быть, Нахимов, по-настоящему, — Нухимов?
Нухим — еврей, кантонист какой-нибудь, бедолага. Еврей-солдат непобедимой российской армии и флота, потихоньку из Нухима в Нахимова переделывается. Немедленно расследовать!
Мне лет тринадцать или четырнадцать. Я в седьмом классе, и меня в комсомол принимают. По такому случаю им метрика моя понадобилась. До этого я Наумом Михайловичем был.
Михаил, Мишка — никаких трагедий. Наум — тоже, вроде, терпимо. И вдруг, как бомбу кто подложил, — Нухим Мойшевич!
Никакой школы, никаких комсомолов. Никуда не иду и никуда не вступаю! На хера мне ваш комсомол!..
— Мама, ты зачем обманула меня? Как мне с этим ребятам на глаза?..
Я неделю в школу не ходил после такого открытия.
Потом всю свою последующую жизнь мучался с этой позорной тайной, с этим как его… с этим клеймом. Для всех — Наум Михайлович, а для отделов кадров — Нухим Мойшевич. Так и пошло: родился — Нухим. Школа, дом, среди друзей и знакомых детства — Наум, Нюма. Начиная с университета — Николай. Николай Михайлович. Вот как глубоко зарылся и спрятался — шкура!
От кого?
От чего?
От стыда и позора.
От трусости и слабости.
Оттого, что угораздило выпасть из мамы на куске земли по имени Россия.
Да-да, поимейте в виду, господа! Поимейте в виду, что стыд в пустыне Сахаре не растет. Для стыда почва нужна. Причины. Неосознанные причины. Тайные, нутряные. Самые что ни на есть сердечные.
Что в имени тебе моем — всего лишь стихи. Курица — не птица, баба — не человек.
— Нухим — это нахис. По-русски — гордость, — объясняла мама, увидев, сколь мучительно навалилось это открытие на меня-семиклассника.
Однако — подведем итог.
Русский — это тот, кто родился в России, кто говорит по-русски, кто думает по-русски и, если хотите, — кто стреляет по-русски. И каким ползучим жиденком ни был бы Мордко Гершевич, он все равно — русский.
И выстрел его — русский.
И причина выстрела — русская тоже.
Хромополк пришел, как договорились.
Пришел — похвалил наш домик, буржуйцем меня обозвал, на веранде нашей новой потоптался, поахал-поохал над нашей невиданно огромаднейшей ивушкой. «Хорошо живете. Недурно. Оченно, я бы сказал, недурственно! А!?».
Что делать — веселый человечек. Я тоже, сколько мог, старался выглядеть непринужденным. Пивка достал, колбасы копченной, тараньки. От водки он отказался сразу — я вспомнил, он и не пил ее никогда. Что ж, достал ему вина.
