Я не мог сделать хорошего друга из этого человека и поэтому решился, чтобы не сопротивляться и не бежать, проделать над ним эту шутку, которую можно было считать настолько же удавшейся, насколько смешной, благодаря чему он оставил меня в покое, а другой перестал преследовать меня. Я, чтобы быть совсем спокойным, решил прибегнуть к какому-нибудь могущественному покровительству, под сенью которого я мог бы отдохнуть. В то время в Севилье находился знатный вельможа, статный, очень хорошо сложенный, красивый лицом, обладавший очень мягким характером и исключительной добротой, скорее ангельской, чем человеческой; очень любящий делать добро, любимый и почитаемый всеми в этом городе за эти и многие другие качества, какие украшали его персону; это был племянник бывшего тогда в Севилье архиепископа – маркиз де Денья.[289] Я решил отыскать способ войти в милость этого вельможи и, разговаривая об этом с одним моим другом, сказал ему:
– Невозможно, чтобы этот знатный сеньор не принял меня под свое покровительство и милость.
– Из чего вы это заключаете? – сказал мой друг. А я ответил:
– Из того, что я питаю к нему величайшую любовь и являюсь неизменным повествователем об его достойных удивления добродетелях, и невозможно, чтобы созвездие, побуждающее меня к этой необыкновенной любви к нему, не склонило бы его к признательности ко мне.
Случилось так, как я представлял себе, потому что, находясь в Апельсиновом коррале, когда там проезжал этот знатный вельможа, я решился заговорить с ним, насколько мог и умел вежливее. Он остановил экипаж и, выслушав меня с величайшей благосклонностью, оказал мне желаемую милость и приказал посетить его. Когда я приобрел его расположение, то со мной в Севилье больше не случалось ничего дурного, и мои соперники не имели больше ни мужества, ни дерзости что-либо предпринимать против меня; ибо покровительство вельмож и знатных сеньоров обладает могуществом, дающим возможность жить спокойно тому, кто хочет прибегнуть к помощи высокого их положения и склониться в падающей от них тени. И благоразумно поступать так, хотя бы это было не больше чем ради возможности подражать их прирожденным нравам, которые далеко превосходят нравы обыкновенных людей. Подобно тому как лучше культивированные растения приносят лучшие и более обильные плоды, так и между людьми – лучше воспитанные дают лучший и более наглядный пример жизни и нравов; таковы вельможи и сеньоры, с детства воспитанные в похвальных обычаях, не растерянных среди невежества распущенного простого народа. Между кабальеро существует и употребляется истинная учтивость; от них научаются хорошему обращению и учтивости, с какой должно относиться к каждому; в них можно найти благоразумное притворство и терпение и пример того, когда можно потерять его; ибо если всегда имеют дело с людьми, которые знают, как вести себя, то и все будут знать. Те, которые избегают общения с кабальеро, не могут познать истинного благородства, заключающегося в практике, а не в теории, и благодаря практике научаются почтительности, какой надлежит обладать, чтобы вести себя с благородством, не известным всему простому народу.
