Стало легче. Совсем немного.
Завернуться бы сейчас в одеяло, сжаться в комок и лежать, лежать…
Лучше бы метель убила.
Им не выбраться отсюда. Не доказать… ничего не доказать. Горцы не простят. И никто не поможет.
Гном ушаркал куда-то, а может, просто отошел. Паола вслушивалась в тишину, и чем дальше, тем больше эта тишина окутывала ее, убаюкивала, манила. Всех звуков — тихое, едва уловимое дыхание Гидеона да шорох ветра над крышей. Снова, наверное, метель. Зря они сюда сунулись. Снежные земли не для людей.
Медленно, но верно надежда уступала отчаянию. И только одно продолжало держать Паолу, заставляло судорожно цепляться за выбранную ими ложь, за жалкий облик вопящей от боли глупой девчонки, за это мысленное «ублюдок». Упрямство. Тупое троллье упрямство, которое так и не выбила из нее мама, с которым напрасно боролся Ольрик, которое сама Паола считала главным своим грехом. Да здравствуют грехи, помогающие нам выжить. Или, может, умереть с честью — если можно, конечно, применить высокое слово «честь» к…
Бесцеремонные руки оторвали от лица мокрую тряпку. Паола с усилием приоткрыла глаза. Качнулось перед лицом серое, взлохмаченное…
— Есть хочешь?
Сама не разобрала, что пискнула в ответ, но гном, видно, и не ждал внятного ответа. Сунул в руку ломоть хлеба — мягкий, теплый.
— Ешь.
Живот судорожно сжался. Паола сглотнула слюну. Откусила осторожно: челюсть еще ныла. Бо-оже, она и не знала, что так зверски голодна! И то, когда ела последний раз? Сколько вообще времени прошло?
Хлеб закончился слишком быстро. Паола поднесла к лицу все еще дрожащую ладонь, вдохнула запах… Слезы закапали крупным горохом. Господи, спаси нас, в отчаянии подумала Паола, у меня не осталось сил, совсем! Жалкий кусок хлеба сломал верней допроса с пыткой. Господи, за что нам все это? Почему? Кто тут виноват — мы, они, война? Почему, как так вышло, что, куда ни сверни, все равно окажешься бесчестной?
Горец ухватил за здоровую руку, вздернул на ноги:
— Пошли.
Она не спросила куда. Боялась, стоит открыть рот — и не выдержит. И на Гидеона не оглянулась: испугалась, сама не зная толком чего. Слезы все текли и текли, было стыдно и тягостно, предложи сейчас какие-нибудь высшие силы вернуть их назад, к границе снегов, — все бы отдала, не задумавшись. Скрипнула дверь, ее впихнули в темноту. Хлопнуло за спиной, скрежетнуло. Паола повернулась, выставив вперед руки, ощупала доски перед собой, толкнула — без толку. Прижалась ухом — тихо. С трудом поборола острое желание сесть на пол прямо здесь, двинулась вдоль стены мелкими шажками, шаря ладонями по грубо обработанным камням. По ногам тянул сквозняк, от пола несло холодом. До угла добралась быстро — наверное, четыре-пять нормальных шагов. Следующая стена оказалась подлиннее, и в конце ее нашлась куча опилок — мелких, слежавшихся, почти утративших живой древесный запах. Паола нервно хмыкнула, представив, какова станет, воспользовавшись этой постелью. Разгребла более-менее ровным слоем, легла, повозилась, сворачиваясь в комок и накрываясь крыльями, — и мгновенно заснула.
