Паола заорала.
Она даже не попыталась сдержаться, показать гордость. Забилась, тщась вырваться из железной хватки, выворачивая руки до хруста, до рвущей боли в жилах. Ни одной мысли не осталось в голове, только паника, темная, безрассудная паника. Но откуда-то она знала: так надо. Все правильно. Кричи, милая, громче.
Гном прижал ее к лавке, наклонился к лицу:
— Мало прият…
Договорить не дал Гидеон. От вопля крылатой девы рыцарь сорвался с места — и прыгнул на ее мучителя как был, со связанными руками. Сшиб с ног. Два тела покатились по полу. Одно худощавое, гибкое, в драной рубахе, давно утратившей первоначальный белый цвет, измаранной застарелыми кровяными пятнами. И другое — массивное, громоздкое, похожее на огромный угловатый валун, укутанный в волчью шкуру. Такого бей, не бей — один толк, разве что кулаки об него расшибешь. Очень быстро горец подмял почти беспомощного пленника. Широкая узловатая ладонь стиснула горло рыцаря, тяжеленный кулак врезался ему под челюсть. Гидеон дернулся и обмяк. Паола вскочила, но гном уже обернулся к ней, прыгнул — и от короткого резкого удара девушка отлетела к стене пушинкой, с ужасом ожидая услышать хруст ломающихся крыльев, а может, и хребта.
Оборонил Всевышний, обошлось. То ли на деле гном бил вполсилы, то ли крылья смягчили удар. Паола сидела на полу, хватая ртом воздух, и медленно осознавала, что — вот уж чудо! — у нее ничего не сломано и даже не особо зашиблено. Лишь плечо, там, где горец поранил, все еще дергает, пульсирует горячим, и вокруг медленно промокает, липнет к коже ткань шерстяного платья.
— Только шевельнись, — прошипел гном. — Пожалеешь, что на свет родилась.
Вернулся к Гидеону, стянул ему ноги ремнем, фыркнул презрительно:
— Глупая выходка.
Оттащил пленника в дальний от Паолы угол, прислонил к стене — сидя. Голова Гидеона беспомощно свесилась. Из носа частыми, крупными, как горох, каплями текла кровь.
— Ты убил его, — срывающимся голосом прошептала Паола.
— Очухается, башка крепкая. Как у всех дураков. А ты…
Паола всхлипывала, не в силах больше сдерживаться. Ее трясло — не от боли, от страха. Самым краешком сознания, тем, что так и остался спокойным в этом безумии, она понимала, насколько жалкой сейчас выглядит. Ну и хорошо.
— Лучше скажи правду. Иначе будет хуже, ведь это только начало. Поупрямилась, хватит. — Гном помолчал немного, ответа не дождался и добавил: — Или хочешь продолжать?
— Да все я вам сказала! Все! Ну что я еще могу сделать, что придумать, если вы правде не верите! Чего вам еще надо?!
