После ванны, отдраенный, к тому же сменивший костюм и ботинки, Стасик был зол и несчастлив. Но когда он нашел в прихожей свою куртку с солдатскими пуговицами и натянул ее, настроение у него явно улучшилось.
— Это от брата, — гордо сказал он Гале, вышедшей откуда-то из соседних комнат узнать, не надо ли чего.
— И это тоже от брата, — мягко улыбнулась она, гладя голубой свитер, который Стасик повесил на стул.
И вдруг откуда-то из дальних комнат, где то и дело исчезала Галя, на редкость мало уделявшая сегодня внимания своей подружке и пришедшим с нею гостям, снова раздался тот же женский голос:
И не для поля, и не для речки
Над твоим окошком, над твоим крылечком…
И снова донеслась прозрачная, чистая трель.
Кшися выбежала в переднюю. Станислав сорвался с места. Лицо Гали то горело, то снова становилось бледным.
Голос утих. Но Станислав уже знал: это поет Ирэна Ларис, это ее удивительный, вызывавший всеобщее восхищение голос. И еще одно: те же скрипичные тона слышны и в голосе Гали.
В эту минуту послышался чей-то невнятный, почти неразборчивый голос:
— Галинка! Где ты? Иди сюда!
В прихожую вошел высокий мужчина с выправкой военного. Правый рукав его рубашки — пустой, был заколот английской булавкой. На лице множество отметин, а на шее, над воротничком рубашки, — большой свежий шрам.
— Галинка… — начал он хрипло. И умолк, видя, что за ним наблюдают несколько пар глаз.
Но Галя, ни на кого не обращая внимания, прижалась к его груди.
— Папа! Это наши друзья!.. Мне не верится! Это случилось так быстро, это невероятно!..
Когда все разошлись по своим комнатам, Станислав, вытянувшись поудобней в постели, подумал: «Этой ночью у гестапо был бы неплохой улов…»
Он хотел, по примеру Стасика, постучать по некрашеному дереву, но теплая, золотисто-медовая волна сна поглотила его.
Станислава и Стасика разбудило неожиданное постукивание.
Они быстро вскочили. Одним прыжком Стасик выбежал в переднюю, будучи уверен, что стучат во входную дверь и надо предупредить домашних и искать путей бегства. Однако здесь царила тишина.
Тогда он вернулся в комнату. Стук не прекращался, но казался не таким уж громким, похожим на дробь.
Он осторожно прокрался к окну, приоткрыл портьеру. Голуби, настойчиво стуча клювами по подоконнику и в стекло, требовали хлебных крошек.
Они рассмеялись.
Быстро оделись. Оказалось, все в доме давно уже встали, а черноглазый доцент даже ушел на свои занятия.
Панна Дыонизова провела утреннюю разведку и принесла сведения о том, что на Беднарской все еще засада. Поэтому Ковальские не могут вернуться к себе. Станислав больше всего был огорчен тем, что теперь ему негде проявить негативы. Сделанные с таким трудом и риском, снимки в любой момент могут погибнуть, стоит кому-нибудь случайно открыть кассету. Негативы должны быть проявлены и закреплены. А он не взял свои документы, перед операцией «Замок» оставил их дома, а без бумаг ходить по городу нельзя.
