Удар прикладом в спину был ему ответом.
Но Бруно не стал измываться над жертвой. Ему хотелось побыстрее освободить подворотню.
Пани Ядвига выходила медленно, на руках она держала заплаканную, прижимавшуюся к ней Исю. В ту минуту, когда она хотела повернуть направо, следуя за профессором к воротам ближайшего дома, Бруно крикнул:
— Halt!
Она остановилась.
— Вперед! Под дерево!
Она направилась к дереву, которое росло на краю широкого тротуара. Быть может, своим спокойствием и послушанием намеревалась умиротворить зверя в человеческом облике, который радовался, причиняя людям мучения.
Бруно повернул голову.
— Jetzt Mädchen![44]
Провожаемая дулом автомата, Кшися вышла из подворотни и подошла к каштановому дереву, где уже стояла пани Ядвига с Исей на руках. Уже на ходу она одернула синий свитер, чтобы хоть немного прикрыть оборки вздымаемой ветром розовой юбки.
Потом к этому же месту подошел Станислав.
В этот момент Стасик, ловкий, словно кошка, выскочил прямо из-под рук Бруно и, невзирая на крики, петляя помчался по улице.
— Halt! Halt! Ach du Spitzbube![45]
Зеленоватая куртка метеором мелькала над тротуаром.
Воздух прорезала автоматная очередь, но мальчишка уже скрылся за углом.
Окончательно взбешенный неудачей, немец дал автоматную очередь над головами стоявших под деревом людей, так что посыпались листья и мелкие ветки.
Но на сей раз это был заранее продуманный способ издевательства. Еще одна автоматная очередь прошила новую строку над людьми — ниже, ближе к их головам.
Ися запищала, как испуганная птица.
Из-за угла выглянул Стасик.
— Иди! Иди сюда, мой дорогой! — позвал Бруно. — Если не придешь, то я застрелю этих всех!
— Стасик! Не выходи! — крикнула пани Ядвига. — Он и так нас убьет!
Стасик исчез за выщербленным углом кирпичного дома и уже больше не появлялся.
«Хоть он спасется», — с облегчением подумал Станислав. Он не знал, какие намерения у Бруно: то ли он всех расстреляет под этим деревом, то ли насладится страхом своих жертв, дождется отбоя тревоги и передаст их в руки гестапо.
Он почувствовал страх уже не за себя, а за всех тех, кого знал.
«Вынесу ли я пытки? Не выдам ли адреса? — думал он с тревогой. — А Кшися? Вдруг Исю начнут пытать на глазах у ее матери?»
Затянувшаяся неизвестность была столь мучительна, что он предпочел бы, чтобы Бруно просто нажал курок, прицелился поточнее.
Между тем Бруно наслаждался муками ожидающих смерти.
Станислав, как и тогда возле Замка, ощущал отчаяние беззащитного человека, оказавшегося во власти жестокости и насилия.
