Марко вспомнил, как Тоган снёс голову парламентёру, не дав тому сказать ни слова, и, вздёрнув её высоко вверх, во весь опор поскакал к ощетинившемуся копьями строю врага. Прошло несколько драгоценных мгновений, прежде чем его нойоны поняли, что он уже начал битву, не дожидаясь их и не отдавая никаких приказов.
Может быть, из-за этого презрения к смерти бойцы и обожали своего командира. Возможно, им казалось, что это признак доблести. Но в этом презрении только сейчас Марко разглядел жутковатую ненависть Тогана к себе самому. Ненависть и презрение к себе, к своему телу, к своему происхождению, ко всему свету, окружившему его — недочингизида и полукатайца. И в словах Тогана, обращённых к нему, Марку почудилась ревность кровного сына к любимому пасынку отца, хотя речь и шла вовсе не о нём, пришлом варваре.
— Отец думал, что моё рождение станет началом новой расы. Нового народа. Этот новый народ будет пронизан катайской культурой и напоён мунгальской степной силой, — продолжал Тоган. — Этот народ станет хребтом новой империи, самой великой страны, которая объединит всю Сушу под одним языком, одной религией, одной культурой. Ха-ха-ха! Какой дурацкий замысел! Посмотри на меня, Марко! Посмотри на мои девичьи ручонки, беспомощные пальчики, посмотри — вот он я, «великий воин»! Знаешь, что говорил мне в детстве Темур? «Попроси мамку купить тебе румян!» Или: «Я смотрю на твои крохотные ножки и думаю, что тебе их наверняка бинтуют так же, как придворным куклам». Это говорил мне чистокровный чингизид… Но я упорно стирал пальцы в кровь, сотни тысяч раз втыкая копьё в манекен из рисовой соломы, а он тем временем хватал за задницу мальчишек-евнухов. Я с первыми лучами солнца стоял на спине своего коня, на скаку разбивая одну мишень за другой, а Темур валялся с наложниками Цзы Чэня на пуховых подушках, обсуждая, добавить в этот аромат нотку корицы или всё-таки кардамона? Я ненавидел своё угловатое и худое девичье тело, а слоноподобный багатур Темур разгибал подковы только затем, чтобы очаровать какого-нибудь деревенского идиота с огромным членом!
Казалось, что Тоган сейчас разрыдается, но слёзы только стояли в его глазах, как чай, когда его невежливо наливают в чашку «с горкой» и он подрагивает над фарфоровыми краями, чудом не проливаясь. Наверное, он панически боится слёз и привык их сдерживать любой ценой, подумал Марко. Тоган пристально посмотрел на него и продолжил:
— Ты помнишь иероглиф «раздор»?
