А вот куда начальство не заглянет никогда, так это в подпол начальство не заглянет, не увидит связки медных монет. Грошик к грошику подвязывал Чжао, копил, собирал. И каждый раз, когда звякал очередной грошик в связке, Чжао слышал, как будет звенеть позвонок над дверью его скромного домика. Уж он постарается, построит домишко на славу. И жену возьмёт небрезгливую, лучше сироту. Пусть-ка попробует попрекнуть его, государственного человека! Сразу в зубы получит. А вечером он ей спуску не даст, замордует в постели. В темноте поди лица не видно, ни ей расстройства не будет, ни ему…
С всегдашними мыслями о будущем Чжао Полосатый, стражник Дальних ворот, сидел на низеньком помосте у пыльной дороги, рассеянно глядя на белую от солнечных лучей дорогу. Вдруг гибкая фигура в чёрном платье возникла прямо из сгустившегося воздуха. Уродливое белёсое лицо, напоминавшее цветом рыбье брюхо, не походило ни на мунгальское, ни на катайское, ни на человеческое лицо вообще. Белая обезьяна без волос на морде. Лишь слабый запах пота, доносившийся от фигуры, убедил Чжао Полосатого, что перед ним человек, а не призрак.
Белёсый не заметил охранника, уютно умостившегося в своём «государственном кресле». Он шёл, разговаривая сам с собой. Осмелевший Чжао думал остановить незнакомца, но услышал, что тот разговаривает частью на мунгальском, частью на катайском, да ещё на разные голоса. Вот дела, подумал Чжао, да он ещё и придурок. Это хорошо. Даже тепло стало от этой мысли, что не он, полосатый ублюдок, а кто-то другой может быть придурком. Чжао замер в кресле, чтобы не спугнуть неожиданного развлечения, и вслушался в разговор.
Белёсый что-то бубнил, но потом вдруг остановился, замотал головой, словно бы от пчелы отмахивался, замер и ясно сказал себе:
— Идиот! Ты не понимаешь, что никого больше НЕТ! Нет ни библиотекаря, ни старика-колдуна, никого больше нет! Их НЕТ! НЕТ!! Почему, ты думаешь, они так похожи между собой?! Потому что они — сон, потому что только так ты можешь разговаривать с самим собой, Марко.
Белёсый урод замахал руками, заплакал в истерике и долго кричал «Нет, их больше нет, никого нет, только ты сам! Ты должен!». Он стоял буквально в нескольких саженях от Чжао, и стражник вдруг с удивлением заметил, что глаза придурка закрыты. И удивление это оказалось настолько велико, что Чжао вдруг крикнул «эй!». И тут…
Сильный удар ветра опрокинул кресло вместе с грузным стражником, разметал полог сторожки, разбросал пики из оружейной стойки, густые тени заметались вокруг, змеями заскользили-зареяли, ветрами, смерчами. Струи песка, свиваясь-развиваясь как змеи, побежали к его ногам. Чжао попытался встать, но сильный порыв ветра снова отправил его в налетевший песок. Белёсый придурок открыл глаза, встряхнул рукавами, что-то резко крикнул, и ветры улеглись так же внезапно, как поднялись. Чжао сидел на ноющем отбитом копчике, боясь пошевелиться. На штанах стражника растекалось мокрое пятно. Он чувствовал дикий страх. И от того, что источник страха был непонятен ему, мерзкое желание бежать становилось ещё сильнее.
