Сотник лежал, скорчившись на земле так же, как этот маленький мальчик, и в голос плакал, что-то повторяя на почти непонятном наречии.
Марко сжался и выплюнул плясавшее внутри него имя. Ффффффу.
Сотник сел на земле, отирая слёзы. Его сотрясали рыдания.
— Что ты сделал? — строго спросил Хубилай.
— Я нечаянно выстрелил. Я поспорил с пацанами, что стрела долетит. Я никого не хотел поранить, тем более брата, — торопливо затараторил сотник, по-детски шепелявя, и вдруг осёкся, потихоньку приходя в себя.
Хубилай снял с пальца одно из колец и небрежно бросил нойону. Тот жадно поймал сверкнувшую жёлтую искру. Марко удивлённо осматривался. Юрта, пропахшая кислыми кожами и молоком, растворилась без следа. Голова ныла, как один огромный дырявый зуб.
Хубилай удовлетворённо хмыкнул.
— Я бы попросил тебя назвать сейчас имя моего сына… о котором мы говорили только что, — осторожно сказал император, — но боюсь, что сила, с которой ты ещё не умеешь справляться, разорвёт тебя изнутри. Как ты себя чувствуешь?
— Всё болит. Как будто я был девственницей и меня отымел отряд конников. Вместе с конями, — пусто проговорил Марко, еле шевеля сухим ртом.
Хубилай захохотал, хлопая себя по коленям. Он смеялся долго, и с ним, казалось, смеялись деревья, ивы, пагоды и весь дворец. Окончательно оклемавшийся сотник вторил ему басовитым хохотком. Император внезапно бросил в Марка комочек песка, и тот молниеносно поймал его у самого кончика носа. Хубилая обуял новый приступ хохота, терзавший его, пока он не зашёлся глухим гавкающим кашлем.
Хубилая унёс паланкин, а Марко всё сидел на облицованном камушками берегу пруда, тупо глядя в воду. Он ничего не чувствовал, кроме сумасшедшей усталости. Вода немного посветлела за последние дни, и косые зелёные колонны солнечных лучей, терявшиеся в глубине водорослей, играли всеми оттенками самоцветов от насыщенного изумруда до слабого зелёно-голубого берилла. Марко бросил в воду камушек, и огромный старый карп поднёс усатую коричневую морду к самой поверхности воды, приподняв её, но так и не прорвав гибкую водяную плёнку. Суетливая водомерка соскользнула с водяной горки и запрыгала по разбегающимся от камушка кругам. Карп нечеловечески холодно смотрел на Марка, и от этого взгляда по коже побежали мурашки. Марко потянулся за другим камушком, и карп плавно скрылся в глубине, погрузившись спиной в тень, но так и не отведя взгляда.
Ощущение тумана не проходило, точнее, Марку не составило труда вызвать его в себе снова, таким ярким запомнился ему полёт между двумя океанами сна. Стоило лишь вызвать в памяти голоса, влажное ощущение горячего ветряного потока на лице, и вот уже белый солнечный свет прогнал тени, окрасив всё окружающее пространство в оттенки лимонного и нежно-кремового, а там, где тени казались особенно густыми, теперь лежали прозрачные янтарные мазки.
