сказал Марко.
Они пришли внезапно. Точнее, они не пришли. Они возникли, словно проступив сквозь привычные очертания двора. Возникли так же, как тени незаметно появляются после полудня, накладывая на окружающие предметы свои очертания, такие легкие вначале и такие резкие под вечер. Они пришли мягко, но неудержимо, подобные наступлению сумерек, но не синие, как вечерний воздух, а пурпурные, как обратная сторона век, когда слишком сильно зажмуришься.
Они оказались совсем рядом. Так близко, что Марко захотелось спрятаться от ужаса хоть куда-нибудь, он готов был забиться в любую, пусть даже самую маленькую щёлочку. Но когда они пришли, он понял, что прятаться некуда. Они не пришли. Они были. Везде. Они были всегда. Здесь. Там. Повсюду. И слово, камушком брошенное Марком на поверхность мира, заставило их подплыть ближе к той незримой границе, что отделяла нашу повседневность от их адского мира, мира криков, мира чудовищных страстей, мира непереносимой боли.
Он видел их. И он знал, что сейчас не спит. Это не сон. Ощущение тумана, характерное для сна, ушло, и в беззвучно повисшей кристальной чистоте он видел их ворочающиеся расплывчатые формы, с каждым мгновением приобретавшие всё более жуткий облик.
Демоны.
Он заворожённо смотрел на то, как проявляются их стонущие от иссушающих страстей тела, дикие, нелепые, неестественные, страшные, неистовые, полные такой силы, какая, наверное, движет планеты.
Не кричи. Шепнул глубоко внутри смутно знакомый голос.
Только не кричи.
Воздух сипло рвался сквозь голосовые связки сумасшедшим визгом, но Марко в ужасе давил его, глотая, как подступающую блевотину.
Не кричи.
Кто это говорит? Мама?
МааааамааааааааааааааААААААААА !
Сухое, раздирающее горло сипение вырвалось наружу из пересохшего рта, и в ответ вся пурпурная масса сплетённых тел пришла в движение. Звук, начинавшийся как шипение, перешёл в визг. И они слышали его. Марко отчётливо увидел тонкую, совершенно прозрачную плёнку, чуть радужную, слабенькую и похожую на пузырёк слюны. Он видел, как напряглась эта невыносимо тонкая, почти несуществующая мембрана, а они давили на неё, давили так, как могли бы давить тектонические плиты, давили, как могла бы давить магма, взрывающая земляную твердь вулканами-убийцами. Плёнка таяла на глазах, и отдельные фрагменты длинных чужеродных этому миру тел почти прорывались сквозь неё, словно только что родившиеся младенцы, измазанные кровью и не освободившиеся от пузыря плаценты.
